По ту сторону кровати - Аликс Жиро де л’Эн

Наступит день, и лозоходцы, экстрасенсы, целители и маги всего мира наверняка озаботятся загадкой отеля «Трианон» в Везине! Что за таинственные волны там циркулируют, что за чудодейственные вибрации проходят сквозь тамошние стены, если любое тело, оказавшееся в этой — на первый взгляд вполне безобидной — обители, покидает ее, унося на себе следы обрушившейся на него лавины грязного разврата?

Когда Момо с Лиз пришли в гостиничный бар, чтобы в энный раз подготовить план действий для всего коллектива, они искренне думали, что это займет часа два, не больше. Подобно Ариане и Юго, они в следующий раз увидели вертящуюся дверь спустя двое суток с лишним.

А начиналось их свидание самым невинным в мире образом. Момо, державшийся почему-то не слишком естественно, сообщил Лиз, которая пришла чуть позже, что успел на ходу переговорить с ее зятем. Тот (надо сказать, он выглядел страшно возбужденным) сообщил о своем намерении, цитирую, «уделать жену так, чтобы она запросила пощады», а потом — «привет, конец всему». Дьявольская придумка, верно?

Лиз просто опупела, рот открыла от изумления и никак не могла закрыть. Но все же пришла в себя. На самом деле она явилась сюда не только для того, чтобы услышать что-то новенькое о дочери, на самом деле у нее есть для Момо предложение. Она предлагает ему работу. В последнее время она много за ним наблюдала, много думала, многому научилась и многое поняла. Теперь она считает, что современный брак в тупике. То, что произошло с Арианой и Юго, вовсе не так незначительно, как может показаться. Оба они из поколения детей шестьдесят восьмого года, и этому поколению приходится расплачиваться за наивный оптимизм своих родителей. Нет, равенство полов не достигнуто, нет, распределение обязанностей само собой не разумеется. Мужчины и женщины не были и не должны быть взаимозаменяемы. По примеру мамаши Кураж, Лиз Онфлёр считает себя ответственной: она оказалась для дочери не лучшим советчиком. А долги надо оплачивать, отсюда и идея — помочь молодым, которые, подобно ее детям, утопают в пучине смятения и непонимания.

— И вот, Момо, что я вам предлагаю. Мы создадим консультационный пункт для семейных пар, брошенных на произвол судьбы и поплывших по течению. Станем давать им рекомендации. Мне известны ваши выдающиеся способности человека и гуманиста, а я, со своей стороны, постаралась бы применить свой собственный опыт, да и женский взгляд на проблему может оказаться вам полезным. Верю, что вместе мы способны замечательно поработать!

Теперь опупел Момо. Глаза его наполнились слезами, и он заказал еще два коктейля.

Ни один из них никогда так и не вспомнил, что происходило от момента, когда они допили свой дайкири, до другого — когда очутились в чем мать родила на розовом в разводах покрывале полулюкса с названием «Жозефина», выше которого была только кровля. Позже Момо предположил, что их накачали наркотиками, и говорил он об этом, только что не причмокивая, но Лиз попыталась дать своему приливу крови в одно место вполне логическое объяснение: «Бедняжка Момо пал в своих глазах так низко — его „эксперимент Марсиак“ провалился, проблема марокканской самоидентификации осталась нерешенной, а тут еще я просто-таки ошеломила его своим предложением о работе… Мне стало так его жалко…» Расскажите это кому-нибудь другому! Лиз Онфлёр была человеком совсем иной закалки, нежели Мари Дельсоль. И если она затащила судебного исполнителя в койку, придя с ним в отель «Трианон», то по одной-единственной и очень простой причине: ей давным-давно этого хотелось.

Конечно же мы помним, как трудно все начиналось у этих двоих. Если бы несколько месяцев назад матери Арианы сказали, что она влюбится в судебного исполнителя, сложением напоминающего кабачок, она расхохоталась бы так, что с треском, наподобие струн, лопнули бы косточки ее бюстгальтера, — только не подумайте, что из китового уса, нет, разумеется, из растительной слоновой кости! Но с течением времени Момо раскрылся и предстал перед нею таким, каков он есть на самом деле: тонкий, восприимчивый, чувствительный, воспитанный, образованный человек, а главное — очень умный и интеллигентный. И Лиз не сомневалась, что любовная страсть, которую Момо к ней питает, — порождение именно этих основных черт личности Мохаммеда Эль-Кантауи.

К тому же, хотя когда-то, достаточно давно, мать Арианы и переспала с уроженцем Восточной Африки, ей ни разу еще не случилось отведать выходца с севера этого прекрасного континента, а по природе, как мы помним, эта женщина была страстной любительницей путешествий и всякого нового опыта. Лиз не имела склонности к излияниям, но много позже, пытаясь пресечь вопросительные взгляды и неуклюжие намеки Пьера Беньона, который долго не мог успокоиться на предмет того, что же тогда произошло в «Трианоне», прошелестела изысканный ответ: «Припоминаете ли, милый вы мой Пьеро, что заявил однажды Тулуз-Лотрек с высоты своего полутораметрового роста? „Когда у меня встает, я похож на чайник!“ Так вот, в отеле „Трианон“ славного города Везине я обнаружила в себе пристрастие к чаю с мятой». Вот какие пироги.

В отличие от Юго и Арианы, порывы этих голубков не угасли за дверью гостиницы. Весь месяц Лиз была поглощена нежно привязавшейся к ней добычей. Она не расставалась со своим судебным исполнителем. Она вдохновляла его на подвиги: теперь у Момо проектов стало как никогда много, и, бродя по городу в поисках новых клиентов, он насвистывал песенки Далиды. Но мы ведь знаем, что такая страсть разобщает с миром. Ни одному внешнему фактору не стало доступа в сознание танжерского Филемона и нормандской Бавкиды. Потерянную в пространстве и времени, оглушенную, изумленную своей любовью парочку настиг острый приступ аутизма, грозившего перейти в хронический. Перетягивание каната в семье Марсиаков? Отныне они не придавали ему ни малейшего значения, больше того — им было плевать на Марсиаков, как и на всех остальных, с высокой колокольни.

Бедная, бедная Ариана! Как тяжело это сказывалось на состоянии ее духа! В последние дни она чувствовала себя особенно странной, особенно неладно скроенной и некрепко сшитой, чувствовала себя так, будто женская оболочка отказывается и дальше терпеть в себе мужика, в которого несчастная превратилась. Не хватало только неприятностей на работе — тогда у бедняжки были бы все основания бежать к психиатру с жалобами на депрессию или по крайней мере нервное истощение.

Закон Мерфи, гласящий: «Если какая-нибудь неприятность может случиться, она рано или поздно случается», закон настолько же справедливый, настолько и неумолимый, не преминул сработать. Однажды в 6.45 утра у Арианы заверещал мобильник. Это был Никар.

— Ариана, мне только что звонили из полицейского участка Башле. У них там один из наших парней. Клиентка заявила о попытке изнасилования с его стороны, он же утверждает, что все было как раз наоборот!

Растерянная, сама себе омерзительная до тошноты, она попыталась собрать в кучку мысли и разбросанную вчера одежду, а Навес путался у нее под ногами и подставлял свое жирное тельце: ну погладь же, погладь! Сверху, с чердака, доносились сдавленные стоны и хрипы: в последнее время Дилабо считал делом чести прийти на работу пораньше, чтобы отполировать чердак телом юной шведки. Стараясь как-нибудь увильнуть от струи зловония, исходившей из пасти ее собаки (утром вонь была сильнее, чем в любое другое время), Ариана раздумывала о том, что, если не считать ее мужа, все население этого города сейчас только о том и думает, как бы потрахаться.