По ту сторону кровати - Аликс Жиро де л’Эн

Счастливая Ариана поняла, что муж попался на удочку, утонув в глубоком кресле, с поджатыми под себя босыми ножками — так, чтобы были видны изящные ступни, — прелестная, хрупкая, застенчивая, она принялась молить его о помощи.

Она говорила — и это тоже была правда, — что с ней неладно: появились кое-какие признаки надвигающейся депрессии. Она спрашивала, может ли рассчитывать на его поддержку во имя их умершей любви. «Скажи мне, скажи, пожалуйста, мой дорогой, мой единственный, ты для меня все, пойми это, я потеряла тебя только по собственной вине, я же это понимаю и понимаю, какое это несчастье для женщины — слишком поздно осознать, как ей повезло, что она дышит тем же кислородом, каким дышит такое прекрасное, такое сказочное существо, как ты…»

Юго был растроган. Внезапно он почувствовал, что в нем растет желание, он ее хотел, как он ее хотел! Но… он ограничился уточнением: «Надо было сказать „азотом“, дорогая, ведь кислорода в воздухе так мало» — и обещанием, что сделает все возможное, но вовсе не во имя их «умершей любви», а просто так, да, просто так, помочь человеку всегда приятно.

И они отправились спать — каждый к себе.

Назавтра Ариана не вышла к завтраку, только крикнула сверху, перегнувшись через перила, что неважно себя чувствует, и опять легла в постель. Двадцать минут спустя, когда Юго, проводив детей, вернулся из школы, «ауди» все еще стояла на месте.

Его это заинтересовало, и он поднялся в спальню. В комнате было темно, но жена не спала. Она сидела на кровати спиной к двери и даже не повернулась к нему, выдавая глухим прерывающимся голосом монотонную тираду:

— Юго, это ты? Не зажигай свет, лучше тебе меня не видеть… Они продаются по два, помнишь? И у меня остался один, после Луизы, я посмотрела, срок годности у него еще не истек. Утром мне было нехорошо, ну я и проверила — так, на всякий случай, как допила бы из пузырька микстуру от кашля, чтобы даром не пропала… Я даже не посмотрела на часы, понимая, что это ни к чему, откуда бы, и я увидела его только десять минут спустя, когда зашла опять в ванную. Увидела, что в правом его углу синяя полосочка. А это значит, что тогда, в «Трианоне», ты даже не позаботился о том, чтобы хоть сколько-нибудь предохраниться, как сделала бы любая нормальная женщина. Догадываюсь, что ты все понял, и мне не надо видеть, как у тебя сейчас выпучились от ужаса глаза, чтобы представить себе это… Да, мы ждем ребенка, дорогой. Помолчи, не говори ничего. Конечно, я сделаю так, как ты скажешь, у тебя есть месяц, чтобы принять решение, только в том случае, если ты, как и я сама, не сможешь, в конце концов, отнестись к новости как к трагической, знай одно: поскольку ты отказался вернуть мне мою женскую жизнь два месяца назад, на этот раз промежность следовало бы разрезать тебе, а не мне.

Мэтр Морис Кантюи

Судебный исполнитель

Член совета директоров

Союза молодых судебных исполнителей

Франции

Код папки: «Эксперимент Марсиак»

Протокол о ходе эксперимента за ноябрь месяц 2002 г.

Внимание: документ пока хранить только для внутреннего пользования

Общие наблюдения

Увы, необходимость заниматься другими делами не позволила мне увидеться с четой Марсиаков после 15-го числа заканчивающегося месяца. Потому невозможно и сделать подробный отчет о происходящем. Этот отчет будет сделан позже.

Богат декабрь снегами —

жди года с плодами.

Народная мудрость

Конец ремонту? Новоселье? Годовщина нежданная? Рождество преждевременное? Все объясняет (или ничего не объясняет) картонка с надписью:

ПРАЗДНИК НИПОЧЕМУ!

Но ведь 22 декабря…

Гудрун, которой поручили оформление дома, зашла, ориентируясь на рождественскую полночь по-скандинавски, куда дальше обычного. По всему дому номер 12 на улице Веселого Зяблика были развешаны гирлянды из сосновых шишек, пухлощеких ангелочков, красных и зеленых бантиков, тут и там расставлены войлочные разноцветные деды-морозы и свечи с выложенными блестками словами — на некоторых «РАДОСТЬ», на других «МИР». Одетый в красно-зеленый комбинезон и колпачок с помпоном Навес бегал по кухне туда-сюда, и малышка Луиза, увидев его метания, забеспокоилась.

— Это рождественское полено ожило? А оно не убежит совсем? Не пропадет до десерта? — приставала девочка к няне.

Гудрун потребовала даже, чтобы Дилабо переоделся и загримировался: он будет северным оленем. Что ж, тот проглотил горькую пилюлю не поморщившись, повиновался и теперь встречал приглашенных у входа ревом, от которого содрогались стены и звенели привешенные к его рогам золоченые колокольчики. Около семи совершенно взбудораженные Эктор и Луиза уже просто вертелись волчком, бегая по всему дому в кое-как напяленных выходных нарядах, а «лучшая обувь» давно была загнана под диван.

Что же касается праздничного меню… Меню было составлено с королевским размахом — позавидовал бы сам шеф-повар «Трианона» (того, который в Везине, конечно). Однако завсегдатаи дома номер 12 по улице Веселого Зяблика ничуть не удивлялись, увидев блюда в форме сердечек, заваленные грудами имбирных слоек, песочных печений с розовым сиропом и маленьких рождественских поленец непристойного вида, ужасно непристойного, но по-другому не получилось…

Лиз и Момо, которых ждали пораньше — пусть бы помогли хоть немножко, — появились только в 20.30, то есть за пять минут до остальных гостей. Теперь они выглядели неким подобием двухголового кентавра: два тела — как две пластинки черепицы, наложенные одна на другую; переплетенные руки и ноги; когда один из них чесался, у другого тоже начинался зуд, когда один из них отпускал шутку, другой принимал смех на свой счет. Это слияние рано или поздно начало бы раздражать окружающих, но жизнь устроена так гармонично, что дольше трех месяцев подобное ни у одной пары длиться не может. Однако на личном счетчике Лиз и Момо набежало пока всего тридцать дней, ну и стало быть, они находили особое наслаждение, на людях теребя друг друга за уши, посасывая их и покусывая.

Пьер и Софи сияли. Он — потому что при традиционном для конца сезона медицинском осмотре призрак опухоли мозга еще отдалился, и теперь вечный страдалец склонялся к мысли об обычной кисте, ну, скажем, рамолиционной, пока, к счастью, не разрастающейся, хотя «требующей наблюдения», — так сказал ему онколог. Заметим, что онколог знал своего пациента как облупленного и потому отлично понимал, что подкинуть дровишек в костер его ипохондрии — лучший подарок к Рождеству. А Софи излучала счастье потому, что одной ногой уже была в южных краях: послезавтра она повезет свой цирк шапито встречать Новый год в палас-отеле на Маврикии! Триумф первой коллекции драгоценностей дал ей наконец-то средства, чтобы оказаться со всей семьей внутри страницы под рубрикой «Зимнее солнце» журнала «ELLE deco». Радость ее от всего этого была почти ребяческой — похожей на ту, от которой трепещет сердце школьницы-выпускницы: ура, занятия окончены! Ни минуты не сомневаясь, что ей на курорте наверняка встретятся знаменитости, личности масштаба Жана Перно или Бернара Монтьеля[62], она пошла в бутик и купила два чудесных, выкроенных лазером купальничка, даже не спросив цены. Правда, когда она села в машину, посмотрела на чек и поняла, сколько было потрачено, ей чуть не стало плохо. За двести граммов лайкры она заплатила столько, что на эти деньги запросто можно было прожить почти неделю в четырехзвездочной гостинице, причем на полупансионе… Нет, только подумать!.. А, к черту, к черту, она быстро взяла себя в руки и решила, что поступила правильно, пора привыкать, что когда зарабатываешь много денег, то и платишь за все втрое дороже. Так полагается. Гражданский долг.