След грифона - Сергей Максимов

Сталин снова вернулся к делу колчаковского генерала с двойной фамилией. Генерал был не просто генералом, а генералом русской контрразведки. Из этого следовало, что он был человеком осведомленным. Контрразведка предоставила в распоряжение следователя Александрова, назначенного Временным правительством для расследования финансовых дел большевиков, три шкафа документов. При советской власти Александрова бессчетное количество раз допрашивали, пока не расстреляли. Сталин читал его показания и был просто взбешен тем, что от него скрывал сам Ленин и все «ленинцы». Они действительно считали его недалеким горцем.

Сталину показалось забавным, что во время Гражданской войны военные дороги белогвардейца-генерала, дело которого лежало у него на столе, пересекались с его военной судьбой. Действительно, им с Дзержинским пришлось туго в начале 1919 года под Пермью. Почему-то этот генерал вызывал чувство уважения. Как вызывали у него чувство уважения, казалось бы, страшные враги советской власти. В меньшей степени Деникин и Колчак. В большей – Корнилов. Сталин не раз и не два читал «Очерки русской смуты» Деникина. Читая, понимал, что не могли эти люди победить в такой стране. Но вот принес ему Судоплатов аналитическую записку, составленную этим Мирком-Суровцевым, где автор дает поведенческие модели генералов старой армии в случае войны с немцами, и одно удовольствие читать. Тут же лежит другая служебная записка. Это уже данные разведки, которые в точности подтверждают выкладки белогвардейца-генерала. А ведь генерал этот в течение двадцати с лишним лет ничего фактически не знает. Но, зная характер, привязанности и симпатии белогвардейских лидеров, очень точно делает прогнозы. Интересно, а как бы повел себя сам этот генерал, будь он на свободе, в случае войны? В любом случае нужно разобраться с ним до конца. Хотя Сталин так и не поверил, что он причастен к сохранению золота Колчака. «Поживем – увидим, – решил он, – если уж двадцать с лишним лет не могли разобраться, то один-два месяца жизни заключенного внутренней тюрьмы НКВД ничего не решат. И правильно сделал Судоплатов, что вытащил заключенного из Лефортова. По сути дела, его уже нет, а расстрелять его никогда не поздно».

Пусть пока напишет, что ему известно о финансировании большевистской партии. Хотя если ему что-то известно, что неизвестно даже ему, Сталину, расстрелять его придется в самом срочном порядке. А с другой стороны, просто забавно, как такой матерый враг столько лет оказывался вне зоны внимания органов.

Мысли вождя, описав невообразимый маршрут по прошлому, настоящему и будущему, неожиданно даже для него самого обрели новое направление. За размышлениями о золоте он совсем упустил ту часть доклада Судоплатова, где он обращал его внимание на тот факт, что этот белогвардеец мог бы прояснить, кто оказывал информационную поддержку советским органам безопасности во время проведения операции «Трест». А также кто из белогвардейцев за рубежом так люто ненавидел Троцкого, что решил помогать чекистам, любить которых, казалось бы, причин было еще меньше? «А ведь использовал же бывший шеф жандармов Джунковский какие-то свои дореволюционные связи, когда консультировал ОГПУ во время разработки управлением операции „Трест“! Что за человек этот загадочный генерал с распространенной русской фамилией Степанов? И потом, не следует ли этот факт понимать так, что среди бывших граждан России есть люди, которые трезво воспринимают новое государство? Которые при всех превратностях судьбы не потеряли любви к родине. Они не могут принять существующий строй как близкий им, но признают тот факт, что Советская Россия – это все же Россия. Советская Россия – правопреемник России бывшей. Другой нет и не будет!» – подвел черту под размышлениями вождь.

«Ох уж эти „их благородия“ и „их превосходительства“! Было и есть в них что-то такое, что делало их опасными врагами во время Гражданской войны и после нее, и то, чего так не хватает в нынешних командирах!»

Еще в Гражданскую войну Сталин стал приглядываться к военспецам. И уже в те годы, в отличие от большинства партийных руководителей, он стал их подразделять на отдельные категории и группы. Одних он отнес к категории «их превосходительств». Эти приняли сторону советской власти через отрицание царизма как строя, полностью себя дискредитировавшего. К этой категории он относил бывших царских генералов Поливанова, Бонч-Бруевича (близкого родственника Бонч-Бруевича-большевика), Таубе, Маниоковского, Джунковского, Брусилова, Батюшина, Николаева, Потапова и им подобных. Под эту категорию подходили и генералы – профессора Академии Генерального штаба. Их выгодно отличало от остальных то, что они не собирались делать карьеру в новой войне. Их военные карьеры были уже сделаны, и авторитета в военной среде им было не занимать. Других он относил к военным карьеристам из прапорщиков и поручиков. Самым ярким представителем этой группы был Тухачевский. Эти, едва начав военную карьеру в старой армии, поспешно творили ее в армии новой, а затем, переоценив свою значимость, стали приглядываться к политическому полю деятельности. Ну не мог верить Сталин бывшему саратовскому барину Тухачевскому, когда он в своих работах о войне и мировой революции рассуждал о пролетарской солидарности народов всех стран. С некоторой поправкой к ним можно было отнести и Блюхера. Пример с Блюхером показал Сталину, как быстро в военных головах формируются диктаторские комплексы. Он не забыл триумфальное возвращение красного полководца в Москву после событий на КВЖД. И возню вокруг него партийных оппозиционеров всех мастей. А его деятельность в Китае, по мнению Сталина, даже Чан Кайши перепугала. В многомиллионном Китае крови было пролито столько, что и наша Гражданская как-то благополучней стала восприниматься. В военной среде даже появилось выражение «воевать по-китайски». Это когда при взятии крепостей крепостной ров засыпается телами сраженных наступающих, которые, будучи еще живыми, сами себя и доставляют под крепостные стены.

И, наконец, самая многочисленная часть бывших офицеров. Некое «болото». Эти могли оказаться и в белой армии, но по воле судьбы сражались в Красной армии. А после самой войны представляли огромную силу, которую можно было использовать для самых различных целей. А как использовать военную силу в мирное время? Сам Бог велел использовать для переворотов. Для обороны не нужна многомиллионная армия. Во время нэпа эти бывшие офицеры откровенно заговорили о возрождении былой империи и, как следствие, – возрождении офицерства. Они заговорили об армии национальной. «По сути, они правы, – думал Сталин, – Наполеон проявил себя как полководец революционной армии, но его революционная армия не перестала от этого быть армией французской. И в предстоящей войне неминуемо придется думать об этом. Тот же Гитлер и его генералитет удобнее себя чувствуют, когда говорят о вероятном противнике как о Советах. Словосочетание „русская армия“ вызывает неприятные ассоциации у всех милитаристов, но особенно у милитаристов немецких. Уже поэтому хотя бы стоит вспомнить о русской армии. Но это сейчас, накануне войны. А тогда, в двадцатые и тридцатые годы! Много чести. Тем более все прекрасно понимали, что именно белогвардейцы ближе к традициям именно русской армии».

Знаменитое дело «Весна», по которому было расстреляно более трех тысяч белых офицеров, перекочевавших в Красную армию из армии царской, было для Сталина более чем логичным и понятным. Эти бывшие «их благородия» военных заговоров, конечно, не планировали, но свою готовность к заговорам стали демонстрировать. И если до революции в царской армии офицеры, как правило, даже не имели ярко выраженных политических пристрастий, то в новых условиях вдруг приобрели политическую осведомленность и разборчивость. А при их понятиях о чести и совести даже Троцкого стали защищать. «Они, дурачки, всерьез поверили, что Троцкий стал их привлекать на службу от уважения к их боевому опыту. Да делать ему ничего другого не оставалось! Потому как он к тому времени понял, что ни его болтовня, ни комиссары, ни чекистские заградотряды войну не выиграют. По сути дела, он себя спасал, когда отстаивал точку зрения, что надо привлекать большее количество военных специалистов. К тому же понимал, что красные полководцы из коммунистов, такие как Фрунзе и Ворошилов, его болтливую беспринципную сущность насквозь видят и презирают. А вот „их благородия“ навсегда запомнят, что председатель Реввоенсовета Троцкий выказал им доверие».