Ловушка. Форс-мажор - Андрей Константинов

Я. Гашек. Похождения бравого солдата Швейка

На следующий день примерно без четверти пять в офис на Итальянской зашли. Функционально то было время повседневной рабочей сиесты, когда малые, рутинные дела уже закончены, а для основных, главненьких, время еще не наступило. Поскольку главненькие в основном вершатся не в тиши рабочего офиса, а в интимно-балаганной ресторационной обстановке. В располагающих к умиротворенности и благодушию собеседника интерьерах.

Вошедших было несколько, и все они нервничали. В этот момент Ладонин находился в приемной. Развалившись в кресле, он лениво рассматривал свитки факсов и, увидев ИХ сквозь стеклянную дверь, сразу распознал в визитерах именно тех людей, которые приходят задерживать.

На мгновение Игорю стало скучно: уж лучше б с ОМОНом ввалились. Тогда хотя бы и поваляешься, и поогрызаешься, и вообще… есть над чем поглумиться. Особенно если походя обворуют. Ладонин столь отчетливо и скрупулезно почувствовал первую процедуру, что не сделал ни малейшей попытки как-то среагировать на легко прогнозируемые в подобных случаях сумбурное хамство и суматоху. Неприятные воспоминания о второй и третьей процедурах он попросту отбросил. Так же как и мысли о дальнейших «неудобствах», заканчивающихся тревожным сном в изоляторе временного задержания, где сержант, вместе с задержанным, вроде и сетует на отсутствие подушки, но при этом сделать ничего не может. Там, где грамотный задержанный, понимая бессилие милицейской обслуги, тем не менее не сдерживается и от бессилия срывает зло на ней. Знания этой стороны жизни заканчивались у Игоря именно на уровне ИВС. «По-взрослому» он, в отличие от покойного брата Ладоги, никогда не сидел.

Секундно уйдя в воспоминания, Ладонин резко очнулся и не на шутку разозлился:

– Граждане начальники, – отчетливо зло произнес он, – уделяйте пристальное внимание развешанным на стенках картинам – за ними могут скрываться сейфы. А в сейфах сокрыто награбленное.

Повернувшись спиной к группе оперативников, пытающихся пробиться в приемную, Игорь нарочито медленно зашагал к себе в кабинет, по ходу рассучивая рукава рубашки. Проходя мимо стола секретарши Оленьки, неожиданно гаркнул:

– А где мои стильные запонки, в которых я обычно сижу в тюрьме?

Секретарша метнулась. Но не за запонками, а на голос завгара Грушевского, который попал под раздачу, в общем-то, случайно: приехал в бухгалтерию за талонами на бензин, а тут – ба, карнавал. Тем не менее субтильного телосложения завгар на удивление стойко принялся бычать: «В чем, спрашиваю вас, дело?!»

Тем временем пришедшая в себя охрана перегородила длинный коридор: первый из них, сомкнув опущенные кулаки книзу, вглядывался в пол и корректно интересовался: «Поподробнее, пожалуйста: в чем дело?!» Водитель Сева и второй охранник стояли чуть позади, так что места для прохода сотрудников практически не оставалось.

В течение нескольких секунд перед ними было раскрыто, закрыто и вновь раскрыто несколько удостоверений. Но охрана все равно упорно держала качаловскую паузу, делая вид, что вчитывается.

– Мне что, оружие применять? – не выдержав, издал звук сотрудник.

– А ты мне ногу прострели! – впился в него охранник Григорий и принялся демонстративно засучивать джинсину. – Только кость не задень – болеть будет.

В общем, они давали ему уйти. И у Ладонина в данную минуту были возможности это сделать. Хотя бы через окно. Лет десять назад, не раздумывая, он так бы и сделал. Но сегодня подобная мысль даже в голову не пришла, потому как он считал себя чистым. Опять же Игорю элементарно было стыдно. Стыдно перед слухами, сплетнями, недоброжелателями. Ведь случись так, многие, если не большинство, сразу начнут полемизировать: «Значит, не прикрыт. Значит…»

«Что? Кто?… – Игорь мучительно перебирал файлы в своей голове. – Неужели Архангельск? Но Саныч ручался, что там все чисто, все по обоюдному согласию сторон. А вдруг те просто тянули время, а сами накатали заявление в прокуратуру?… Нет, ерунда. Но если не поморы, то кто? Где протекло? Что собираются вменить? Оно, конечно: грехи наши тяжкие, но что конкретно?… Кабы годков пять-семь назад – еще куда ни шло, но сейчас!..»

– Да пусть делают что хотят! – завопил Ладонин, адресуя свой мессидж в первую очередь несчастной секретарше Оленьке, самоотверженно вставшей последним бастионом на пути обидчиков любимого шефа. – Пусть заходят. Скажи, что сейфы я уже успел перекодировать. На самоликвидацию.

Он захлопнул за собой дверь, а через пару мгновений в приемной раздался топоток полудешевых ботинок, и вслед за ним в кабинет втиснулись сразу несколько человек. Один из них многозначительно произнес:

– Не надо нервничать – у нас на вас обыск.

Ладонин уже лежал на кожаном, итальяской сборки диване, положив ноги на журнальный столик. Закрыв глаза, он якобы безразлично переспросил:

– У вас ЧТО на меня?

– Обыск, – чуть менее убедительно прогрохотал сотрудник.

– Фу ты черт! – выдохнул Ладонин. – А я-то распереживался, что доказательства.

В ответ в приемной немедля заржал охранник Григорий.

– Давайте вести себя спокойно и прилично, – твердо предложил второй. Судя по костюму и манерам, следователь.

– Давайте, – согласился Ладонин, но глаз не открыл. – А можно я пока полежу, а вы не станете это расценивать как косвенное данное моей вины?

– В чем? – спросил следователь, усаживаясь за письменный стол Ладонина.

– В незаконном поднятии государственного флага на торговом судне. – Ладонин вслепую махнул рукой на Андреевский флаг, висевший в углу кабинета.

Следователь был молодой, но вдумчивый, а потому на иронию среагировал адекватно, не раздражаясь:

– Вы, наверное, хотели бы пригласить своего адвоката?

В ответ Ладонин лишь мотнул головой. «Своего» адвоката сейчас в городе не было. Равно как не было и Саныча. А просто крутого адвоката Ладонин не захотел. Ничего, пока сам поотмахивается, время потянет. А мужиков Олька, скорее всего, уже вызвонила. Чай, Архангельск не Антарктида.

Следователь тяжело выдохнул и обратился к оперу:

– Некрасов, понятых давайте.

– С такой фамилией надо разумное-доброе-вечное сеять, а не шмонами заведовать, – беззлобно констатировал Ладонин, автоматически отметив, что эта фамилия в его памяти ассоциируется не только с великим русским поэтом, но и с чем-то еще.

– А можно мне понятым? – высунулся в дверь охранник Григорий.

– А можно нам? – съерничал вслед за ним другой.

– Вам не стоит, – спокойно отрезал следователь, и тот, кого называли Некрасовым, выдворил парней из приемной в коридор.

– Давайте лучше здесь перекурим, – как бы виновато улыбнувшись, предложил опер. – Заодно познакомимся.

Охранники, однако, знакомиться не пожелали и, отойдя в сторонку, словно не замечая оперативника, громко заговорили между собой: