На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

Тогда я предлагала:

– Я буду продолжать работу с вашим ребенком, а вы обратитесь к другому врачу.

Врачи уже заметили, что родителю нехорошо лечиться у того же психоаналитика, что и его ребенок; получалось так, будто в своем бессознательном психоаналитик становился иллюзорным «осведомленным референтом» как для отца и матери, так и для ребенка. Поэтому для дополнительного лечения психоаналитики предпочитают рекомендовать другого специалиста. Я была свидетельницей становления психоанализа во Франции. Но как посмотришь теперь, к чему мы пришли! Детские психотерапевты повсюду, они и манипулируют детьми, и возвращают их в коллектив, и перевоспитывают… вместо того, чтобы позволить ребенку быть самим собой и определиться по отношению к окружающей его среде, вместо того, чтобы укрепить в нем веру в себя и вкус к жизни. Все понимают, что школа перестала соответствовать потребностям детей, в большинстве случаев детям очень трудно преуспеть в такой школе, какая она есть, сохранив жизнерадостность и ощущение творческой и игровой свободы. Было решено, что следует создать специальные школы… Почему бы и нет? Общество эволюционирует, должна измениться и школа, готовящая ребенка к жизни. Но, по моему убеждению, прежде всего мы должны с помощью недавно открытых динамических законов бессознательного стремиться к гораздо более основательной профилактике нарушений в отношениях между взрослыми и детьми, детьми и обществом взрослых. Психология сознательных процессов развила целенаправленность общества с акцентом на дух подражания и стадный инстинкт, со стремлением выправить все, что выглядит как отклонение. Считается, что нужно во всех областях определить норму. Но если, вместо того чтобы мотивировать ребенка к самовыражению, дарующему ему радость, которую он разделил бы с другими детьми, мотивированными таким же образом, его заставляют неукоснительно придерживаться нормы в поступках или в поведении, это приведет не к расцвету, а скорее к регрессии[134]. Само по себе такое опошление психологии – безотрадное явление. Сегодня мы знаем, как важно передавать, «вентилировать» свои эмоции, выражая их кому-то. Психоаналитическое лечение состоит в том, чтобы помочь облечь в слова то, что человек переживает. Когда есть «слова, чтобы высказать», – по выражению Марии Кардиналь, – ребенок, связанный с родителями и являющийся их детектором, не нуждается в том, чтобы переводить на язык болезней результаты воздействия, исходящего от его родителей, которые от чего-либо страдают. Когда мать умеет высказать словами свою тревогу, это меньше травмирует ребенка, и в результате он чувствует себя лучше… Это правда, и такое наблюдается даже у самых маленьких. Несомненно, желательно, чтобы побольше людей было обучено выслушивать других. Но манипулировать теми, кто не соответствует норме, и внушать им чувство вины – это принесет больше вреда, чем пользы. Не лучше и давить на родителей, которые страдают от мучительных неудач собственных детей: «Вы, мол, сами виноваты».

Психоаналитическое лечение состоит в том, чтобы помочь облечь в слова то, что человек переживает. Когда мать умеет высказать словами свою тревогу, это меньше травмирует ребенка, и в результате он чувствует себя лучше.

Может быть, это дело их рук, но это не их вина. Это ужасно – чувство вины, прививаемое во имя психоанализа супружеской паре, которая и без того со времен Адама и Евы привыкла во всем себя винить. В сущности, это незаконное применение психоанализа, это неосознанное извращение сознательного использования новооткрытых законов динамики бессознательного.

В те времена, когда я писала мою диссертацию по медицине, никто не учил нас специфическому подходу к детям. Я не умела «заниматься детьми». И может быть, это было к лучшему. Психоанализ ребенка представлял собой целину. Я продвигалась шаг за шагом, используя вполне классическую технику психоанализа, но руководствуясь интуицией. Мадам Моргенстерн[135] начала расчищать от зарослей черный континент детства, показав, что ребенок, даже заторможенный, самовыражается, если дать ему средство коммуникации, не предопределенное взрослым, – например, рисование. Фрейд в случае маленького Ганса не прибегал к рисованию. Он основывался на речевых высказываниях отца Ганса – ребенка, который страдал фобией. Он анализировал не столько ребенка, сколько проекции его отца и отцовских фантазий, короче, то, что отец помнил из высказываний сына, – а это не одно и то же. Мадам Моргенстерн, ученица Фрейда, «взрослый» психоаналитик, первая догадалась, живя в Париже, дать своим пациентам-детям, которые до четырех лет даже не говорили, бумагу и карандаш. Этим отчасти преодолевались их речевые расстройства, их состояние как будто улучшалось, но дальше в анализе она не пошла. С родителями она не говорила или говорила очень мало. Обращаться с совсем маленькими детьми вообще не умели. Я попробовала сделать следующий шаг и с малышами и со взрослыми, пытаясь наблюдать и анализировать перенос в отношениях пациента с врачом. Сама врач-педиатр, работавшая с грудными младенцами, я отдавала себе отчет в том, что они реагируют на наш разговор. И что их соматическое состояние – ответ на то, что они получают в семье. Это их язык. Об этом я рассказала в диссертации. Это было совсем ново. Поиски выражения, вербализации этого взаимодействия означали установление более глубокой связи с другим человеком, чем существовавшая до сих пор. Это было изучение переноса, открытого Фрейдом, но прилагаемого к лечению детей. Среди детских неврозов я обнаруживала очень ранние, начало которых прошло незамеченным; попадались случаи расстройства здоровья или разлад отношений с окружающими – и то и другое было вызвано тревогой, а объяснялось причинами органического свойства или капризным характером. Следовательно, для предупреждения неврозов нужно было обратить внимание на то, как растят и воспитывают ребенка в раннем возрасте, расшифровать смысл этих повторяющихся расстройств, на которые растрачивалась энергия общения и любви.

Врач-воспитатель… Это можно истолковать таким образом, что необходим врач, исправляющий ошибки воспитания, которое нередко приносит больше вреда, чем пользы. Причем под воспитанием я имела в виду не такой-то и такой-то сознательный педагогический метод, а бессознательные межличностные связи в семье.

И здоровье, и болезнь – это результат межличностных отношений, связей, складывающихся у детей со взрослыми и у взрослых с детьми. Необходимо работать над пониманием и оздоровлением этих связей. Помогать детям или родителям понять себя – вот что меня интересовало, а совсем не психопедагогика. Меня привлекала работа не с пациентами психиатрических клиник, а в гуще жизни – консультации, то есть педиатрия, ориентированная на трудности характера, на психоэмоциональные, семейные или социальные проблемы, на выявляющиеся во время консультаций детей и подростков бесчисленные функциональные расстройства.