Крест командора - Александр Кердан

Этого Дементьев не знал. Но был уверен, что докопается до истины. Хрущов учил, что в розыскном деле главное – зацепку найти, а остальное само собой устроится…

Ах, как мечтал Дементьев еще пару лет назад, чтобы именно так все и устроилось! Хотел отличиться, разоблачить врагов отечества, прославиться. Впервые за всё время его пребывания в экспедиции появилась тонкая ниточка, ведущая к тайне, которую он, следуя служебному долгу, давно должен был раскрыть. Ему наконец-то есть что сообщить своему строгому начальнику и давнему благодетелю. Однако радости от этого почему-то не было.

«Никто своего счастья не ведает…» – вдругорядь вспомнилась фраза Беринга. Сердце Дементьева сжал приступ ипохондрии: «Верно сказал командор: пока счастье с тобой, оно неощутимо, стоит потерять – понимаешь, чего лишился». Если бы была воля Дементьева, то пустился бы он в погоню, как гончая за лисицей, вовсе не за супругой капитан-командора вместе со всеми её секретами и мехами, а бросился бы искать следы любезной Екатерины Ивановны, так неожиданно и странно исчезнувшей из Охотска.

1

Вице-канцлер Остерман мучился животом. Вот уже полдня он не выходил из нужника. Домочадцы знали: желудочные колики, равно как другие болезни, наступали у главы семейства всякий раз, когда в государстве Российском назревали значительные перемены…

Эти приступы странных заболеваний не однажды спасали Остерману карьеру и жизнь. Ибо в эпоху, которая выпала на его долю, очень многое зависело от случая, а близость к сильным мира сего сулила не только блага, но и тернии. Эпоха учила, что судьба отдельного человека – ничто, если она не посвящена идее, государю, империи. Ты должен прожить короткую, но отданную служению этим ценностям жизнь, и тебя не забудут потомки. Сколько доверчивых современников поверило этим красивым словам. И где они теперь? Кто – на эшафоте, кто – в ссылке.

Бывший беглый студент-богослов из Иены Генрих Иоганн Фридрих Остерман, став в России Андреем Ивановичем, своё предназначение понимал иначе. Да и родная протестантская вера, с её упованием на личность, непохожесть каждого из рабов Божьих, придавала служению иное толкование: радей за государя, но про себя не забывай! Если ты не удачлив в земной жизни, значит, не угоден Господу. Вот и служил Остерман российской короне и всем, кто надевал её в течение трех с половиной десятилетий, помня этот мудрый завет. Ему, сыну бедного вестфальского пастора, было вовсе не безразлично: прозябать в нищете или жить в достатке, оказаться вне колеи, по которой летит повозка истории, или в ней. Находясь в самом центре придворной жизни, Остерман умудрялся не попасть туда, где упомянутая повозка может сбить с ног, а то и живота лишить. В самых трудных обстоятельствах он оказывался всегда чуть сбоку от опасности или, верней сказать, на облучке. Вроде и едешь в необходимую сторону, и риску себя особому не подвергаешь.

Какие токмо фокусы не приходилось ему для этого проделывать! В царствование императрицы Екатерины I князь Меншиков вознамерился сделаться герцогом Курляндским и поручил Остерману похлопотать, съездить в Митаву. Поручение пришлось не по нраву Остерману. Он натер лицо винными ягодами и остался дома, уверяя всех, что у него желтуха. Но лишь только хворь приключилась с самим светлейшим, Остерман тут же оказался на ногах, явился во дворец и устроил переворот по устранению Меншикова от власти.

После кончины Петра II члены Верховного тайного совета привезли на дом к Остерману, снова сказавшемуся больным, пригласительный лист герцогине Курляндской с предложением принять российский престол на ограниченных условиях. У Остермана немедленно случился такой приступ хирагры, что перо в руке держать не смог. Стоило «верховникам» с бумагами, так и не подписанными Остерманом, покинуть его дом, как он приободрился, вызвал к себе Карла Густава Левенвольде и отправил его к Анне Иоанновне с предупреждением о заговоре. Его гонец успел прискакать в Митаву на день раньше посланников Тайного совета. Это дало будущей правительнице время подумать и принять верное решение.

Мнимая болезнь Остермана между тем продолжалась всю зиму тридцатого года, пока партия Анны Иоанновны окончательно не одержала верх. Остерман содействовал этому посредством своей супруги, которая каждый день отправлялась во дворец с его инструкциями. После воцарения Анны Иоанновны заслуги Остермана были оценены по достоинству. Он получил графский титул и сосредоточил в своих руках управление всей внешней политикой империи.

Но счастье при дворе переменчиво: сегодня ты в фаворе, а завтра можешь оказаться в опале. Здесь всякий всякого боится, и государственные вопросы решаются не законом, а силою персон…

Думал ли Остерман в двадцать пятом году, когда принимал камер-юнкера митавского двора Эрнста Иоганна Бирона – скромного просителя с письмом о денежном вспомоществовании вдовствующей герцогине, что перед ним его будущий соперник в борьбе за власть и влияние? Нет, даже огромный опыт медленного восхождения по служебной лестнице Российской империи, многолетняя практика ведения сложнейших международных переговоров ничего не подсказали Остерману. А стоило уже тогда повнимательней приглядеться к выскочке-курляндцу…

Так же ошибся Остерман и с Бурхардом Христофором Минихом. Приблизил его к себе, помог возглавить воинскую комиссию, стать генерал-фельцехмейстером. До такого высокого градуса произвел. И что? В благодарность Миних попытался при помощи своего брата барона Христиана отстранить его от дел. И только альянс с новоиспеченным обер-камергером Бироном, который не без подсказки Остермана возревновал мужественного и недурного собой генерала к императрице, позволил удалить Миниха от двора. Сколько еще таких временных союзов создал Остерман, чтобы не потерять свои позиции и доверенность царствующей особы? Столько же, сколько разрушил… Было время, и он объединялся с Левенвольде и Ягужинским против Бирона, потом с Бироном и Левенвольде против Ягужинского…

В 1738 году в очередной раз усилились противоречия с Бироном, открыто вторгшимся в святая святых – дипломатические дела вице-канцлера. Австрийцы через своего резидента Боту попытались столкнуть их лбами. И это им во многом удалось. Пришлось вмешаться Анне Иоанновне и написать императору Карлу VI, что Остерман по-прежнему пользуется её полным доверием. Она же сделала выговор и своему любимцу Бирону, призывая оставить поле дипломатии за вице-канцлером. Бирон отступил, но вряд ли простил своё поражение.

В последнее время у Остермана появился новый противник – министр кабинета Артемий Волынский. Волынский получил своё место по протекции Бирона, который явно хотел противопоставить его Остерману. В этом смысле расчет фаворита вполне оправдался. Негодяй Волынский в полной мере овладел главной придворной наукой – уметь быть необходимым и оказываться в нужном месте в нужное время. При этом он так преуспел в своих интригах, что оттеснил вице-канцлера и занял его место во всеподданнейших докладах. В кабинете Волынский перетянул на свою сторону князя Черкасского и, получив тем самым большинство голосов, противоречил Остерману во всём. Осторожный Остерман снова заболел. Вот уже несколько недель он не являлся на заседания кабинета и соотносился с его членами письменно.