Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал… - Василий Звягинцев

Как будто кто-то успел включить режим растянутого времени, так медленно, словно проталкиваясь сквозь вязкую преграду, ползли секунды. Вот, кажется, совсем остановились. Взгляд упёрся в лежащую на спине, раскинув руки и ноги, телохранительницу с двумя едва кровоточащими ранками, симметрично над каждой грудью в глубоком вырезе платья.

«Чётко попал!» – подумал Фёст отстранённо.

И только потом кинулся к Людмиле, навалившейся на врага, сжавшей руки у него на горле, и – неподвижной. Из всех четверых, лежащих на полу, признаки жизни подавал только пограничный генерал, пытающийся освободить придавленные столом и Ашинбергасом ноги. У женщины с чёрным пистолетом между чёлкой и густо накрашенными губами смотреть было не на что.

Вадим, не задумываясь и не раздумывая, пнул пограничного генерала в бок рубчатой подошвой ботинка, не соразмеряя силы удара. Лишь бы не помешал…

Упал на колени, одним движением повернул невесту лицом к себе.

В этот же момент по ушам ударил пронзительный визг одной из пришедших в себя «туристок». Кто-то из спутников громко цыкнул, и женщина замолчала.

Корсет Людмилы удержал только первую пулю (что не очень помогло, срикошетившая пуля ушла куда-то к лопатке, хорошо, не задев лёгочных сосудов). Две другие, снабжённые стальными сердечниками, пробили кевлар с карбоном по центру живота и остались внутри, потому что на спине выходных отверстий не было.

– Ничего, это ничего, – бормотал Вадим. – Даже на фронте не смертельно, лишь бы в первые три часа на стол…

Потом до него с задержкой, как до гранаты с выдернутой чекой, дошло, что никакого стола, никакого ПМП или медсанбата поблизости нет, есть большой город Москва, институт Склифосовского… Потом, наконец, мозги прояснились. Да гомеостат же! Наверняка уже начал действовать…

Людмила открыла глаза. Попыталась улыбнуться.

– Ты в порядке? – прошептала с усилием. О нём, значит, всё время думала, даже на пули бросаясь…

– Да господи, я-то при чём? Как ты себя чувствуешь?

– Болит, там, под горлом, не сильно… дышать трудно… Не беспокой… ся…

Но видно было, что болит очень сильно, а кровь она теряет стремительно. Губы синеют, и глаза закатываются… Сколько же минут нужно, чтобы эта чёртова машинка, гомеостат, начала действовать?!

Капитан медслужбы Ляхов прекрасно понимал, что там у девушки сейчас внутри творится. Две тяжёлые пули, при ударе о титаново-кевларовое препятствие деформированные, пробили брюшной пресс и начали совершенно произвольно метаться между петлями кишечника, желудком, печенью. А там ведь и аорта рядом. Начни автор сейчас в подробности топографической анатомии и оперативной хирургии входить – не всем читателям понравится.

Но раз жива – обязательно выкарабкается. Фёст прижался губами к щеке любимой.

– Ты держись, держись, сейчас всё пройдёт… Сейчас, сейчас…

Никогда до этого момента Вадим не испытывал такой смеси щемящей жалости, стремления помочь и собственного бессилия. Даже будь они сейчас в его армейских времён «автоперевязочной»[80], что бы он смог сделать? У Люды внутренняя кровопотеря под два литра…

Но, слава богу, гомеостат наконец начал действовать. На самом ведь деле прошло не больше пяти минут. Нужно же было «машинке» хоть как-то разобраться, что случилось с вверенным организмом.

Похоже, разобрался. Блокировал все разбитые и разорванные сосуды, в несколько раз повысил выброс тромбоцитов в кровь и эндорфинов в нужные области мозга. Глюкозы, сколько есть – в сердечную мышцу… Это для начала. Дальше пойдёт кропотливый и тонкий, на уровне почти каждой молекулы, процесс.

С лица девушки на глазах начала уходить предсмертная землистость, губы чуть порозовели.

– Я тебя люблю, – прошептала Людмила, взмахнув своими несравненными ресницами. Догадалась, что всего шаг отделял её от окончательного расставания с первым и единственным мужчиной. – Люблю. Не ругай меня. Я всё правильно сделала?

– Да правильно, правильно, родная. Сейчас вернёмся домой, я тебе объясню, как на самом деле надо было… – это он опять говорил, чтобы у неё стимулов прибавилось. Как перед командиром отчитываться, если выжить не сумеешь? Не поймёт командир. А любимый как же без неё?

Ох и возбудилась Инга Вирен, пока не зная, отчего конкретно, но услышав дробь двух десятков перекрывающих друг друга пистолетных выстрелов. Куда быстрее, чем Мария (ещё одно подтверждение, что валькирии были не тупыми клонами, а вполне самостоятельными личностями с индивидуальными умом, силами, темпераментом), она метнулась через дорожное полотно, из глубокого кювета возле автостоянки, взлетела по ступенькам крыльца, почти не заметив, что её кинетическая энергия снесла на жёсткий бетон зазевавшегося охранника.

Вышибла ногой дверь против её обычного распаха (кто не знает – двери общественных помещений всегда открываются наружу), а тут створки с хрустом вывернулись внутрь. «ППС» у бедра, ещё чуть-чуть, и начала бы крестить зал вдоль и поперёк, сверху вниз. Дошёл до неё «некробиотический эмоциональный взрыв» от подруги, почувствовавшей, что умирает.

Остановилась, наткнувшись не на стену, сначала на ментальный посыл Фёста, чуть позже – на безмолвный призыв увидевшей её «двести девяностой», почти что самой младшей из всех сестрёнки.

– Инга, сюда…

Искажённый горловым спазмом голос полковника Ляхова сразу привёл валькирию с тевтонской фамилией в безукоризненно спокойное состояние. Как майора Мак-Набса из «Детей капитана Гранта», никогда не терявшего абсолютного хладнокровия на протяжении романа.

– Слушаюсь, Вадим Петрович. Что с Людмилой?

– Нормально, – дёрнул он окровавленной щекой. – Мария где?

– На улице, держит окрестности.

– Слушай меня. Настрой блок и перекинь нас на Столешников в этой Москве. Напрямик. Сама знаешь как… И вот этого с нами, – он ещё раз сильно пнул Ашинбергаса. – Генерала забирайте с собой и на машинах гоните туда же. Здесь – оставьте как есть. Поняла?

– Поняла, Вадим Петрович!

– Включай своим, у меня видишь, руки заняты…

Инга, совсем немного помешкав, нашла нужную комбинацию на клавиатуре, потянула Фёста за рукав.

– Давайте наружу и два шага за угол. Зачем это им видеть? – Она указала на пятерых зелёных от страха и густого запаха крови «туристов» и высунувшихся, когда смолкли выстрелы, официанта с барменом, судя по возрасту, ещё помнящих бандитские «стрелки» начала девяностых.

– Давай!