Невинность - Дин Кунц

– Почему вы держите здесь такие мерзкие вещи? – спросила Гвинет.

– Согласен с тобой, вещицы мрачноватые и история у них черная, но работа прекрасна. К тому же это подарок, а отказываться от искренне предложенного подарка – грубость.

– Подарок от Эдмунда Годдарда. – Ее голос сочился презрением.

– Позволь отметить: если проводишь каждый день среди верующих, постоянно неся надежду Христа нуждающимся в ней, начинаешь все видеть в слишком уж радужном свете, забываешь, что зло ходит по земле и отчаянную битву с ним надо вести ежечасно. Такое напоминание помогает держаться начеку, помнить о возможности ошибки, которую можно допустить в любой момент своей жизни.

– Значит, вы держите их на каминной доске как напоминание о том, что зло реально и любой может поддаться искушению, – уточнила Гвинет.

– Да, именно так.

– Они доказали свою эффективность, уберегали от ошибок после того, как оказались у вас?

Он мог удерживать улыбку на лице с той же легкостью, с какой первоклассный канатоходец идет по струне над морем поднятых к потолку напряженных лиц.

– Если мне будет дозволено задать вопрос, скажи, зачем они тебе понадобились?

– Хочу сжечь. Остальные четыре уже купила и сожгла.

– Ты хочешь уничтожить образы зла, но при этом выглядишь по их подобию. – Она не ответила, а архиепископ указал на меня: – Кто твой спутник в маске? Мы можем называть его твоим телохранителем?

Гвинет не потрудилась ответить, заговорила о другом:

– Я забираю этих двух последних марионеток, чтобы сжечь их. Если хотите позвонить в полицию и рассказать им о том, как держали их на каминной доске, чтобы они напоминали вам о существовании зла, и тем самым вы удерживались от греха, будьте любезны. Они могут вам поверить. Большинство. Так много прошло лет, почти двадцать пять, после тех убийств, и люди забыли самые страшные подробности того, что сотворил Паладайн с членами своей семьи. Однако копы такого не забывают. Я уверена, они захотят узнать, почему Годдард решил подарить их вам.

Если он и обиделся, то дипломатичность позволила ему этого не показывать. Будь у него перышки, они бы не встопорщились. Он только посмотрел на часы.

– Они мне больше не нужны. Ты можешь их сжечь… но не взять. Это газовый камин. Заслонка открыта, тяга хорошая. Видишь дистанционный пульт управления рядом с каминным инвентарем? Им можно зажечь огонь.

Гвинет взяла пульт, нажала на кнопку, сине-оранжевые языки пламени сразу заплясали над керамическими поленьями, со стороны неотличимыми от настоящих.

– Они из тиса, – продолжил архиепископ. – Древесина мягкая, сохраняет природные масла десятилетиями после того, как спилена и обработана. Они вспыхнут сразу и сгорят быстро.

Я повернулся к марионетке, чтобы окончательно развязать узел.

– Не ты, – остановил меня архиепископ Уолек.

– Простите?

– Не ты. Она должна снять их с каминной доски и бросить в пламя. Или я действительно позвоню в полицию.

– Я вам не позволю.

– Неужели? Это вряд ли. Я хорошо разбираюсь в людях, в масках они или нет, и ты скорее ягненок, чем лев.

– Я это сделаю, – вмешалась Гвинет. – Не побоюсь этого сделать.

– Он меня не остановит, – настаивал я.

– Я не знаю, что он может сделать. Я сожгу их сама.

Мне показалось, что глаза марионетки повернулись, чтобы взглянуть на меня. Но когда я посмотрел на нее, она по-прежнему не отрывала глаз от себе подобной на другом конце каминной доски.

Руки Гвинет тряслись, так что она не без труда развязала узел на шнурке, который удерживал марионетку на металлической пластинке. Когда же она освободила марионетку, взяла за руки и сняла с каминной доски, на лице девушки читался ужас, который заразил и меня.

– Она не кусается, – успокоил ее архиепископ.

Когда Гвинет отступила на шаг и начала наклоняться, чтобы бросить марионетку в огонь, она вскрикнула, будто укололась, выронила куклу на каменную плиту перед камином и отступила еще на шаг.

– Что не так? – спросил я.

– Она дернулась.

– Я не видел.

Гвинет потерла ладонь левой руки о тыльную сторону правой, ладонь правой – о тыльную сторону левой, словно почувствовала, что ложные татуировки-ящерицы сморщились на коже и их необходимо расправить.

– Я держала ее за верхние части руки. Почувствовала… как напряглись мышцы.

– Но она из дерева. – В голосе архиепископа звучали веселые нотки. – У нее нет мышц.

Марионетка лежала на спине, одна рука рядом с боком, вторая – на груди, согнув одну ногу. Цилиндр откатился в сторону, открыв аккуратно вырезанные по дереву и покрашенные волосы. Нижняя челюсть, закрепленная на шарнирах, отвисла. Квадратные заостренные зубы напоминали зубья капкана.

Гвинет осторожно протянула правую ногу, чтобы пнуть марионетку и забросить в огонь.

– Нет, нет, так нельзя, – остановил ее архиепископ.

– Нет таких правил.

– Правила устанавливаю я. – Он поднял мобильник, который уже достал из кармана брюк. – Девятьсот одиннадцать я набрал. Осталось только нажать на клавишу вызова. Только руками, девочка.

С желанием лишь убедить Уолека я шагнул к нему.

– Аддисон, нет, – остановила меня Гвинет. – Твои глаза.

– А что с твоими глазами? – спросил архиепископ, когда я наклонил голову и отступил.

Гвинет достала из кармана перчатки.

– Голыми руками, – настаивал архиепископ.

В ответ на презрительный взгляд, который она бросила на него, только помахал мобильником.

Гвинет убрала перчатки, колебалась, колебалась, колебалась, внезапно наклонилась и схватила ненавистную марионетку, подняла с плиты. На мгновение вроде бы безрезультатно пыталась освободиться от нее – и мне показалось, что марионетка вцепилась в ее большой палец, но, возможно, сработало мое богатое воображение, – а потом бросила ее в огонь, и языки газового пламени тут же подожгли одежду марионетки.

Возможно, причина заключалась в насыщенности маслами древесины тиса, но создалось впечатление, что марионетка корчилась в агонии, дергалась, извивалась, хваталась за керамические поленья, чтобы оттолкнуться от них, выпрыгнуть из камина и поджечь собой и нас, и всю комнату.

Стук деревянных каблуков по мрамору вырвал меня из транса, и я сумел оторвать взгляд от корчившейся марионетки, посмотрел на вторую, все еще сидевшую на каминной доске. Хотя я точно знал, откуда донесся стук, страшилище сидело неподвижно, вытянув перед собой ноги, держа руки на коленях, как, собственно, и раньше. Каминная доска находилась высоко и, если бы не мой рост, я бы и не заметил несколько отколовшихся кусочков черной краски, которую нанесли на туфли марионетки, чтобы они выглядели лакированной кожей.