Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest - Роб Хэлфорд

Я еще ни разу, черт возьми, в жизни не выступал трезвым!

Ночью перед туром снова началась бессонница, и ранним утром я лежал в панике и места себе не находил. Все те же вопросы лезли в голову: «Как я смогу встать и спеть перед многотысячной публикой без алкоголя? Сорвусь ли? Как с этим справлюсь?»

Ответов не было, только страх и слепая надежда, и в первый же вечер я ужасно нервничал. О, черт! Стоя на краю сцены полностью забитого «Колизея Тингли» в Альбукерке, я чуть в штаны не наложил. Десять тысяч фэнов кричали Priest… И я бы предпочел быть где угодно, но не там.

Свет погас Толпа заревела. Я подошел к микрофону. И произошло нечто невероятно важное и настоящее.

Открыв рот и начав петь, я почувствовал то, чего никогда прежде на сцене не ощущал. Больше мне ничего не мешало выразить свои эмоции: ни алкоголь, ни химикаты. Я почувствовал самый настоящий приход: великую радость и ощущение человеческого голоса.

Открывая рот и давая жару, я пребывал в истинном животном восторге. Я мог бы спеть в душе. Мог бы снова спеть песню про кораблик, как в восемь лет. Было здорово. Это невозможно описать словами.

Я снова почувствовал связь с телом, разумом, душой. Весь концерт я чувствовал, будто парю. Пребывал в настоящей эйфории. И теперь, находясь на седьмом небе от счастья, я говорил:

«Ух ты! Мне всю карьеру не хватало этого ощущения! Но, слава богу, теперь оно есть!»

После концерта я чувствовал себя все таким же счастливым. Прежде я рыл носом горы кокса или выпивал бутылку «Джека». Теперь же я сидел тихо, сам по себе, и наслаждался теплым чувством гордости и осознанием успеха. Это были ощущения, которых я слишком давно не испытывал.

Пока мы ехали через Калифорнию и Средний Запад, я каждый вечер чувствовал себя потрясающе. Бывало, за кулисами я с трудом не поддавался соблазну. Остальные ребята из группы ведь не перестали пить и отрываться, да я и не ждал, что они это сделают.

В гримерке всегда был алкоголь. Как правило, после концерта мы куда-нибудь шли, и, хоть другие и старались попридержать коней – что я ценил, – вечер всегда заканчивался пьянкой. Я украдкой смотрел, как Кен или Ян опрокидывают бокал вина и ржут как ненормальные, и думал: «А это ведь прикольно!»

Но никогда по-настоящему не чувствовал соблазна. Не совсем. Думаю, меня спас менталитет Черной страны. Если я сказал, что сделаю, – я сделаю. Доведу дело до конца. Я чувствовал себя в безопасности – к тому же воспоминания о недавних кошмарах были слишком яркими, чтобы сдаться.

Вместо этого, как только я уходил со сцены, каждый вечер звонил Брэду в Филадельфию. Рассказывал, как прошел концерт и любые новости… А затем он просил спеть ему: «Раскачивайся медленно, прекрасная колесница». Он говорил, что ему эта песня помогает уснуть.

И каждый вечер, буквально спустя несколько минут после того, как я орал «Turbo Lover» или «Freewheel Burning» перед огромной публикой в 10 000 человек, я шел за кулисы, в тихую комнату, и напевал изумительную старую песенку, будто читая Евангелие, а засыпающий паренек в кровати в Филадельфии слушал:

Я всегда ждал этого после концерта. Это был трогательный и очень интимный момент.

На концерте в Далласе произошел неприятный инцидент. Гитарный техник Кена перетянул ему струны на гитаре, но забыл обрезать кончики. Я вошел в раж, размахивал руками во время исполнения и неумышленно долбанул рукой гриф гитары Кена.

Она тут же подскочила вверх, и один из кончиков струны вонзился в правый глаз Кена. АЙ! Тут же хлынула кровь, и выглядело это крайне ужасно. Будучи стойким оловянным солдатиком, Кен доиграл концерт, но ему пришлось напялить солнцезащитные очки – особенно когда Уэйн Айшем снимал клип на песню «Parental Guidance» для будущего концертного видео.

Прикол в том, что все, смотря это видео, думают, что Кен ведет себя как настоящий позер! На самом деле он мучился от ужасной боли! Как говорил мне много-много раз.

Bon Jovi разогревали нас в Канаде. Они были классными, но наши более преданные и идейные фэны посчитал их слишком легкими и не приняли эпатажный поп-метал. И однажды вечером толпа закидала Джона и компанию бутылками. Надо отдать ему должное, они выстояли и отыграли с нами все концерты.

Ну, фанаты Priest знают, что им нравится, а что нет… И по крайней мере, парни из Bon Jovi не сломались.

Каждую ночь петь Брэду колыбельную – это одно. А взять его с собой в тур – совершенно другое. Я быстро шел на поправку, но знал, кто может оказать на меня дурное влияние. Он был паршивой овцой: смог бы я с ним теперь справиться?

Но я скучал по нему, и наши полночные разговоры были замечательными, поэтому пригласил его в тур. Как всегда, он идеально вписался. Веселил нас и снова придал энергии, и я вспомнил, почему влюбился в этого парня. Не то чтобы когда-то забывал.

Брэд не был трезвым, но и вмазанным и пьяным в говно тоже не был. Он старался быть лучше: я это видел. Только теперь я был трезвым и заметил в нем то, чего раньше не замечал, – или, возможно, игнорировал, потому что не хотел замечать.

Он мог быть резким и раздражительным. После того как выпивал, искал повод устроить скандал из-за всякой чепухи. Заводился без всякой причины. Еще каких-то полгода назад я бы тоже был пьян и ответил на его провокации Но теперь вел себя спокойно, уходил… И беспокоился за него.

В Брэде я видел все те же вызванные алкоголем и кокаином признаки упадка и ярости, от которых только что избавился сам. Мне не терпелось попросить его лечь в клинику и предложить заплатить за лечение, но я знал, что он придет в бешенство и сорвется на мне. Легче всего было ничего не делать. И я не делал.

«Мне на него не наплевать, но не знаю, сколько еще продлятся такие отношения, – думал я. – И не знаю, чем все кончится».

Но у Брэда были и трезвые дни, и мы с ним здорово проводили время на гастролях. Он снова стал устраивать «водные» розыгрыши (о, замечательно!), и девяносто процентов времени с ним было комфортно. Когда осенью настало время продолжать тур в Европе, я пригласил его поехать со мной.

Сначала мы провели несколько дней в моем домике в Уолсолле. Как только приехали и бросили сумки, Брэд принялся делать то, что регулярно делал в Филадельфии: говорить, что дальше и куда мы пойдем. Планировал за нас обоих.

– Подожди-ка! – сказал я ему не то в шутку, не то всерьез. – Мы на моей территории. И будем делать, как я решу!

Зря я это сказал.

Брэд тут же вышел из себя. И вдруг стал швырять в меня чашки и тарелки из кухни – они летели в стену. «Ебальник завали! – орал он. – Придурок! Со мной так никто, блядь, не смеет разговаривать!»