Освобождение шпиона - Данил Корецкий

Раздался звонок в дверь.

— А вот и мать! Откроешь, Юрка?

— Конечно.

Евсеев открыл дверь, обнял Клавдию Ивановну, взял у нее пакет с продуктами, отнес на кухню. И стал одеваться.

— Погоди-ка. Куда это ты собрался? — удивилась Клавдия Ивановна.

— Надо бежать, мам. На работу.

— А обедать? Мы же…

Петр Данилович стоял и смотрел на него, все еще держа в руке пустую разделочную доску.

— Мать! — окликнул он.

Она обернулась к нему. Петр Данилович еле заметно покачал головой: не надо.

— Вы извините. Я в другой раз, — проговорил Евсеев уже на пороге. — Может, вечером заскочу.

— А Брут? — спросил отец. — Нам его сегодня колоть, или…

Евсеев подумал секунду.

— Не надо. Брута тоже вечером заберу, если получится. Все, побежал. Пока.

* * *

г. Москва. Управление ФСБ

— Готовь разведывательный выход. Задача: определить, кто там находится на «минусе 200». Кто обстрелял вашу группу. По возможности и в случае необходимости нейтрализовать этого человека…

— Человека?

— Ну, или кто он там! Пойдете основным составом. С полной выкладкой: бронежилеты, респираторы, оружие по усиленному варианту. Двойной боекомплект. Возьмите запасную рацию дальнего действия. Связь каждый час, важные факты мне докладывать немедленно.

Леший садиться не стал — стоял перед ним, расставив ноги на ширину плеч, сложив руки за спиной, лицо из железобетона. Смотрел куда-то вбок. Но слушал внимательно.

— Огонь открывать исключительно в целях самообороны. Ваша задача — разведка. Неизвестно, сколько человек скрывается в этой штольне — может, один, может их там… — Евсеев посмотрел на Лешего. — Я не знаю. И нам неизвестны их намерения. Вообще ничего неизвестно. Узнать, доложить. Вернуться. Это основное.

В столбе солнечного света над столом еще продолжала кружиться мелкая бумажная пыль — Евсеев только что перебирал папки с отчетами по «минус двести».

— Операция серьезная, товарищ майор, — проговорил Леший, продолжая разглядывать противоположный от себя угол. — Надо бы с начальством согласовать. Огольцов, то-сё. А то как бы чего не получилось.

— Не твоя забота, — отрезал Евсеев. — С Огольцовым я сам как-нибудь разберусь. И хватит обиженного из себя строить, товарищ командир спецвзвода. Нам предстоит серьезная операция, мы с тобой отвечаем за жизнь многих людей. И не только за жизнь. Возможно, мы найдем там Хранилище. Возможно, что-то другое. Гораздо менее привлекательное. Если ты собираешься каждый раз становиться в позу, я просто отстраню тебя от руководства группой. Поставлю Пыльченко. Или Рудина на худой случай.

Глаза Лешего сузились. Теперь он смотрел на Евсеева в упор.

— Ты меня взглядом не сверли, сверленый уже, — проворчал Евсеев. — Говори по существу: идешь или нет?

Леший убрал руки из-за спины, вытянул по швам.

— Иду, товарищ майор. Мне нельзя не идти.

— А чего это нельзя? — Евсеев пожал плечами. — Пыльченко твой подрос уже вполне, я считаю. В «минусе» он не хуже тебя ориентируется, а в плане дисциплины и порядка так и сто очков вперед даст. Так что не надо, Синцов. Группа без тебя не пропадет. А ты тем временем со своими личными делами можешь разобраться…

— Я сказал, что иду вместе с группой, — повторил Леший.

— Здесь я решаю, кому идти, а кому оставаться, — заметил Евсеев спокойно.

У Лешего желваки под кожей, как стальная арматура.

— Так точно, товарищ майор. Вы решаете.

Евсеев отодвинул папки с края стола, присел прямо на столешницу. Дал щелбана маленькому гимнасту на металлической подставке — тот крутанул два-три оборота на своем игрушечном турнике и застыл. Батарейки опять сели.

— Можешь идти, Синцов.

Леший стоял, не двигаясь.

— Иди, — повторил Евсеев. — Связь через каждый час, как я говорил. Никакой самодеятельности. Никакой партизанщины. Если что, я тебя из-под земли достану, из этого твоего «минуса» выковыряю.

Леший криво улыбнулся, развернулся кругом и направился к выходу.

— Это вряд ли, товарищ майор, — сказал он на прощание. — Глубоко лезть придется, товарищ майор.

— Согласен, — примирительным тоном произнес Евсеев. — Но начинай готовить выход уже сегодня. Через два-три дня вопрос должен быть закрыт!

* * *

Конечно, у него была такая мысль: явиться на допрос в шнурованных ботах до колен, с пурпурным хаером и накладными клыками. Это был бы полный офигес. Н-да… Его бы наверняка внесли в Книгу славы ФСБ. Ну, если не славы, то куда-нибудь все равно обязательно бы внесли. Папа с мамой лишь неуверенно похмыкали на этот счет. У них переговоры в Акапулько, а может, уже фуршет, а может, уже утро после фуршета. В «Скайпе» они то и дело как-то подозрительно подвисали на полслове и, кажется, не поняли толком, куда Вампирыч собрался и в чем его проблема. А вот Марку Соломоновичу идея решительно не вштырила. Отмел сходу. Зарубил на корню. Даже ножками потопал, а потом дышал и сосал валидол.

В общем, в кабинете следователя Косухина Вампирыч оказался в обычной одежде, с обычным хаером и обычными зубами, чувствуя себя как бы раздетым и разутым. И даже беззубым отчасти. Тоска. Косухин задавал ему тупые вопросы, Вампирыч тупо отвечал, Марк Соломонович сидел на стульчике у окна, продолжал дышать. А иногда не дышал. Это было важно, таким образом он как бы контролировал процесс.

— Да я как раз собирался его отнести куда надо, смазал даже!.. Ваши люди его у меня буквально из-под руки выдернули! — сказал Вампирыч.

Это он про обрез, найденный при обыске среди белья под Вампирычевым диваном. Марк Соломонович одобрительно задышал.

— Что ж, нашли вы оружие почти месяц назад… — Косухин озабоченно полистал что-то у себя в папке, уточнил: — Даже два месяца. И только сейчас собрались?

Он явно сомневался, это было видно.

— Это не совсем так, — спокойно заверил его Вампирыч, покосился на Марка Соломоновича. Тот утвердительно прикрыл глаза.

— Нашел — да, месяца два где-то… Сразу собрался отнести, а потом потерял. Ну… Или украли, я не знаю. А потом подбросили. Я вам свидетелей сколько хотите приведу. Десять, двадцать. Не вопрос. Там все в офигес пришли, когда узнали. Так расстроились из-за меня. Я ведь очень хотел отдать тот ствол. Очень боялся что-то нарушить.

У Марка Соломоновича из носа торчат две длинные волосины. Когда он дышит, они колышутся.

— Мой клиент хочет подчеркнуть, что он почти не касался оружия, — сказал Марк Соломонович внушительно. — Ему претит любое насилие. Он пацифист по натуре.

Косухин скользнул по нему взглядом из-за бумаг.