Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - Роман Почекаев

Сложные отношения складывались у России и с Хивинским ханством. В конце 1810-х годов русско-хивинское противостояние едва не вылилось в открытый вооруженный конфликт [Ниязматов, 2010, с. 54]. Именно к этому времени относятся первые попытки хивинского хана Мухаммад-Рахима I Кунграта возвести на казахский трон своих ставленников. Сначала это был Ширгази, сын хана Каипа и внук хана Батыра, род которых противостоял потомкам Абу-л-Хайра в борьбе за власть в Младшем жузе. По сведениям русского дипломата, капитана Н. Н. Муравьева, побывавшего в Хивинском ханстве в 1819–1820 гг., Ширгази нисколько не скрывал зависимость от хивинских властей и даже лично привозил дары (фактически дань) хану Мухаммад-Рахиму [Муравьев, 1822, с. 45].[131] После смерти Ширгази хивинский хан объявил ханом Младшего жуза его сына Джангази (Маненбая), который признавался ханом в ущерб собственному двоюродному брату, самовольно избранному казахами хану Арингази, кандидатура которого равным образом не устраивала ни русских, ни хивинцев [Виткевич, 1983, с. 89; Ерофеева, 2001, с. 136; Халфин, 1974, с. 267].[132] Естественно, поскольку Казахстан официально был подвластен России, креатуры Хивинского ханства рассматривались как узурпаторы власти и не признавались российскими властями.[133]

На рубеже 1810–1820-х годов напряжения в отношениях между Россией и Хивой несколько разрядились. Однако несмотря на то что их состояние в 1820–1830-х годах обычно расценивается как «потепление» [Ниязматов, 2010, с. 55–56], в Казахстане в течение всего этого периода шла борьба за власть между ханами – российскими и хивинскими ставленниками. Хивинский хан сумел воспользоваться непростой ситуацией в Казахстане, где в результате реформ 1822–1824 гг. был упразднен институт ханской власти, и поддержал последнего из законных, признававшихся Россией, ханов – Ширгази Айчувакова, внука Абу-л-Хайра. Ширгази был отстранен от власти в 1824 г., но уже в 1827 г. по воле хивинского хана Алла-Кули был вновь избран в ханы казахами, признававшими зависимость от Хивы. Русские власти не применили никаких санкций к этому «узурпатору», поскольку уже к 1830 г. союз между Алла-Кули и Ширгази расстроился, и с этого времени бывший хивинский ставленник неизменно демонстрировал лояльность по отношению к России. Неофициально Ширгази до самой смерти в 1845 г. продолжал признаваться отдельными казахскими родовыми подразделениями в ханском достоинстве, и российские власти этому не препятствовали [Добросмыслов, 1902, с. 283–293; Ерофеева, 2001, с. 133].

Несмотря на неудачный опыт взаимодействия с Ширгази, хивинские ханы и в дальнейшем делали ставку на представителей рода Абу-л-Хайра, поскольку среди них было немало султанов, недовольных реформами 1822–1824 гг. Так, в 1830 г. ханом западных казахских родов Младшего жуза был объявлен ставленник хивинского хана Каипгали – правнук Абу-л-Хайра. При подстрекательстве своего покровителя он начал борьбу против лояльных России казахских правителей и в первую очередь против Джангира, хана Букеевского ханства (Внутренней Орды), поддержав восстание Исатая Тайманова и Махамбета Утемисова (однако оно было разгромлено русскими войсками). Потерпев в 1840-е годы ряд неудач, он в конце концов был лишен ханского титула самим же хивинским ханом [Ерофеева, 2001, с. 141–143; 2007, с. 393; Рязанов, 1927, с. 94, 98].

Тогда же, в 1837 г., Саукым, еще один правнук Абу-л-Хайра, был поставлен ханом над присырдарьинскими казахами, номинально являвшимися подданными России, но реально входившими в сферу влияния Хивинского ханства. Последним из хивинских ставленников на троне Младшего жуза стал Иликей (Ермухаммад), провозглашенный в 1844 г. ханом вместо своего скончавшегося дяди Саукыма. Стремясь приобрести бо льшую легитимность, Иликей получил указ о признании его в ханском достоинстве и от хивинского хана Рахим-Кули, и от бухарского эмира Насруллаха, однако в конечном счете предпочел добровольно отказаться от ханствования и перейти на российскую службу [Байхожаев; Ерофеева, 2001, с. 144–145; 2007, с. 393]. Уже накануне установления российского протектората над Хивой, ок. 1869 г., хан Мухаммад-Рахим II назначил правителем подчиненных ему казахов и каракалпаков султана Садыка – сына знаменитого Кенесары, в свое время возглавившего мощное движение против российских имперских властей в Казахстане [Кенесарин, 1992, с. 48],[134] о котором мы подробнее поговорим в следующей главе.

Впрочем, и в самом Хивинском ханстве, которое пыталось возводить своих ставленников на казахский трон в ущерб интересам Российской империи, имели место несколько случаев признания подданства иностранных монархов. Так, в 1856 г. против хивинских ханов из династии Кунгратов восстало казахское и каракалпакское население Приаралья, которое решило возвести на трон собственных ханов. При этом они сделали ставку на казахских султанов: одним из претендентов стал Батыр – потомок хана Борака, убившего Абу-л-Хайра, другим – султан Зарлык, происхождение которого точно не установлено [История, 1974, с. 141, 143].[135] Примечательно, что претенденты на трон обратились за поддержкой к бывшему хану Иликею, который с 1852 г. официально принял русское подданство – надо полагать, в перспективе восставшие видели переход под сюзеренитет Российской империи [История, 1974, с. 143; Нурмухамедов, Жданко, Камалов, 1971, с. 34–36]. Впрочем, восстание вскоре было разгромлено хивинским ханом, так что остается только строить предположения о политической ориентации его предводителей.

Наконец, самый последний (по хронологии) пример двойного подданства в тюрко-монгольских государствах относится уже ко второй трети ХХ в.: речь идет о Дэмчиг-Донрове – правителе Внутренней Монголии, потомке Чингис-хана из области Чахар. С 1934 г. он сумел добиться от гоминдановского правительства признания Внутренней Монголии как автономного образования в составе Китая, а сам стал ее правителем, проявив себя преданным сторонником Гоминдана [Новейшая история, 1984, с. 127]. Однако уже в 1935 г. Дэмчиг-Донров вступил в переговоры с Пу И – свергнутым императором Цин, который в 1933 г. был провозглашен императором марионеточного государства Маньчжоуго, созданного японцами в Маньчжурии. Монгольский правитель получил от Пу И титул Удэ-чинвана, а годом позже при поддержке японцев объявил независимость Внутренней Монголии, провозгласив себя Дэ-ваном государства Мэнцзян, которое также в течение всего времени своего существования (1936–1945) поддерживалось японцами [Новейшая история, 1984, с. 128; Дудин, 2013, с. 112–113; 2014, с. 34–35; Lattimore, 1937, р. 69]. Таким образом, Дэмчиг-Донров стал мятежником в глазах официальных китайских властей, при поддержке которых добился власти и автономии, поскольку пошел на соглашение со свергнутым (т. е. официально признанным незаконным) монархом Китая и стоявшими за ним японскими интервентами. Не получил он признания и со стороны СССР: в 1943 г. И. В. Сталин, принимая руководителя МНР Х. Чойбалсана, провозгласил его «лидером Внешней и Внутренней Монголии» [Radchenko, 2012, р. 14].