Питомник - Полина Дашкова

— У тебя что, четки? — спросил он.

— Да, африканский талисман. От сглаза бережет, мало ли,вдруг кто-нибудь решит, что я слишком хорошо живу и пора мне портитьудовольствие?

— Ну, привет, — покачал головой Бородин, — ты никогда небыла суеверной, деточка. И такой нервной никогда не была. Ты можешь сколькоугодно иронизировать, называть меня папочкой родным, но, поверь, ядействительно переживаю за тебя.

— Переживаете? — Варя усмехнулась. — Бросьте. Не морочьтемне голову, Илья Никитич. Вы меня используете, держите на крючке, вы —единственный человек, который может в одну минуту разрушить всю мою жизнь. Идавайте называть вещи своими именами.

С ней действительно что-то произошло, у нее в голосе дрожалаистерика, синие глаза, обычно спокойные, насмешливые, глядели на Бородинаиспуганно, даже как-то затравленно.

Официант принес сок, и Варя заметно вздрогнула, когда онпоставил перед ней стакан.

— Ладно, Илья Никитич, времени мало, и у вас, и у меня.Говорите, зачем вызывали?

— Вопрос очень простой, Варюша, — Бородин отхлебнул сок, —скажи пожалуйста, какие детские дома патронирует наш общий друг?

— А, вот в чем дело, — с явным облегчением улыбнулась Варя,— точно не знаю, но могу выяснить. Может, скажете, зачем вам это нужно?

— Пожалуй, скажу. Несколько дней назад была убита женщина.Восемнадцать ножевых ранений. Единственный мой фигурант на сегодня — дебильнаядевочка пятнадцати лет, племянница убитой. Она повторяет, что зарезала тетю, ноесть серьезные основания сомневаться. Девочка сирота, кроме тети, никого, исамое странное, что мы не можем выяснить, откуда взялся этот ребенок. Впоказаниях соседей и сослуживцев убитой фигурирует некая мифическая леснаяшкола, в которой якобы жила девочка, однако нигде ребенок с такими данными нечислится.

— Да, ужасно, — кивнула Варя, — но я не понимаю, при чемздесь наш общий друг?

— Долго объяснять. Ты попробуй узнать про детские дома, а япотом, может, и расскажу.

Принесли авокадо и французский салат. Оказалось, что этоцелые салатные листья, залитые уксусом и оливковым маслом, с крошками соленогосыра и маленькой маслинкой сверху.

— Вы прямо так, ложечкой, — посоветовала Варя, заметив, какнеуклюже Бородин пытается разрезать половинку авокадо, — ни разу не ели, чтоли?

— Не ел, — признался Илья Никитич, — видел странный фрукт всупермаркете, на рынке. Однажды даже хотел купить маме на день рожденья, апотом подумал, вдруг невкусно. Стоит все-таки очень дорого.

— Можете желание загадать. Когда впервые в жизни пробуешькакую-нибудь еду, надо загадывать желание.

— Ладно, попытаюсь. Но если не сбудется, ты виновата, —Бородин зачерпнул серебряной ложкой мякоть авокадо, поддел несколько розовыхпухлых закорючек-креветок, политых сложным сливочным соусом с царапинкамиукропа, отправил в рот и зажмурился.

— Вкусно? — спросила Варя, внимательно наблюдая за еголицом.

— Очень, — кивнул Бородин.

— Счастливый вы человек, — она печально вздохнула, — а мнеуже ничего не вкусно. В детстве я обожала взбитые сливки. Пробовала один илидва раза в жизни, и это было совершенно волшебное чувство. А сейчас могу жратькаждый день в любом количестве, и никакого удовольствия. И вкус авокадо скреветками меня не радует. Знаю, что полезно, вот и поедаю.

— Бедненькая, — покачал головой Илья Никитич, — да, этодействительно проблема. Знаешь, когда я учился в университете, к нам как-топришел известный журналист-международник. В то время заграница казаласьсказкой, и человек, который бывал там часто, по долгу службы, вызывалодновременно лютую зависть и священный трепет. И вот он стоит у микрофона, вактовом зале, рассказывает нескольким сотням студентов, что на самом деле наЗападе все плохо, просто ужасно, жизнь тяжелая, и зря мы строим в своих юныхголовах всякие глупые иллюзии. Они, жители стран развитого капитализма, вдействительности очень несчастные люди. Кто-то не выдержал, и крикнул из зала:«Да почему же несчастные?» «Ну как же! — развел руками оратор. — Как же вы непонимаете? Им неведомы простые радости первой редисочки, первого огурчика,помидорчика, первой свежей клубнички». «Но там же в любом магазине свежие овощии фрукты круглый год!» — кричат из зала. «В том-то и дело, — отвечаетмеждународник, — именно поэтому они и не знают радости первой редисочки!»

— Смешно, — кивнула Варя без всякой улыбки, — и в общемсовершенно верно. Значит, у вас, Илья Никитич, появился шанс поймать маньяка?

Вопрос был задан без всякого перехода, тем же задумчивымтоном.

— Почему маньяка? — поднял брови Бородин.

— Ну, нормальный человек вряд ли может ударить ножомвосемнадцать раз. А что касается детских домов, которые патронирует наш общийдруг, очень сомневаюсь, что там есть умственно неполноценные дети. Старикничего не делает бескорыстно, тем более не вкладывает деньги. Он всегда печетсяо своей выгоде.

— Я понял тебя. Но ты не права. Из олигофренов получаютсяотличные исполнители, охранники, боевики, из девочек — проститутки. Ты ведьименно это имела в виду, говоря о выгоде?

— Ну в общем, да. Хотя, знаете, с возрастом он становитсясентиментальным. Это его когда-нибудь погубит, — она помолчала, покрутила своичетки и добавила чуть слышно:

— Нет, не когда-нибудь, очень скоро.

— Варюша, что случилось? — так же тихо спросил Бородин,пытаясь заглянуть ей в глаза. Но она отвернулась. Ему даже показалось, чтосейчас заплачет.

— Господи, ну что вы привязались ко мне? — пробормотала она.— Что вы лезете со своим участием? Очень хочется расслабиться, поверить, будтоэто искренне, но фигушки, ни за что не поверю.

— Ладно, — пожал плечами Бородин, — не хочешь, нерассказывай.

— И не буду.

— И не рассказывай.

— Ну вы же все равно ничем не сможете помочь! — почтикрикнула она и сильно вздрогнула, заметив, что за спиной у нее стоит официант.— Пожалуйста, два чая, только не пакетики, заварите по-настоящему, — обратиласьона к нему.

— Конечно, — кивнул официант, — какой именно чайпредпочитаете? С фруктовыми добавками? Есть зеленый, ромашковый, мятный.

Илья Никитич попросил обычный черный чай, Варя долгоразмышляла, наконец выбрала ромашковый.

— Ты теперь не куришь и кофе не пьешь, — мягко заметил ИльяНикитич, когда официант удалился.

— Ага. О здоровье стала думать.