Танкист №1. Бей фашистов! - Валерий Большаков

Немцы шли, строго соблюдая орднунг: впереди шли «Тигры», за ними – штурмовые орудия, потом «Пантеры», а в хвосте плелись «четверки» и «тройки».

– Я – Зверобой! Мужики, не открывайте огонь с максимальной дистанции. Я знаю, что вы можете, но надо подпустить гадов поближе, чтобы всем хватило. Бейте хотя бы с четырехсот.

– Есть!

Репнин глянул в перископ и лишь головой покачал. Полное впечатление, что немцы после Цимлянска повредились в уме. Где умелая тактика? Что это за строй?

Прут, как стадо на убой. Танки движутся настолько кучно, что практически лишены маневра. Гудериана на вас нет…

– Бронебойным, – спокойно сказал Геннадий.

– Есть бронебойным! Готово.

– Полянский! Я открываю огонь первым. Если что, добавишь!

– Сделаем, тащ командир!

Репнин усмехнулся – в этом бою, если выживет, конечно, он подобьет свой двухсотый танк.

Густая цепь «Тигров» окуталась клубами дыма. Снаряды сбили пару деревьев, вздыбили землю.

– Огонь!

Бронебойный ушел, и вскоре один из «Тигров» затормозил, подавившись снарядом, как косточкой. А Полянский и рад стараться – тут же добавил 122-миллиметровый.

Заполучи, фашист, гранату… И башня набекрень.

Репнин приник к налобнику. Что-то медлит «арта»… Ага!

С левого фланга дружно ударили противотанковые 100-миллиметровые орудия[50]. Затем залп выдали справа.

Артиллеристы били почти в упор, вскрывая немецкие танки, как консервы.

– Бронебойным!

– Готово!

– Огонь!

Снаряд угодил «Тигру» в гусеницу, выбивая каток, и тут уже началась настоящая свистопляска.

Орудия немецких танков били, не переставая. Снаряды взрывали землю, пару раз влепились в край башни, оставив в броне настоящие рытвины, а Жукову и вовсе не повезло.

Редчайший случай – снаряд угодил в ствол орудия.

– Полянский!

– Бью!

Первым серьезно пострадал танк Антонова – 88-миллиметровый снаряд пробил башню «Т-43» и подорвал двигатель. Выжил только механик-водитель.

– Меняем позицию!

И тут же вмешалась еще одна сила – заработали «катюши», осыпая немецкие танки взрывчатыми «подарками».

В эфире прозвучал вопрос Катукова: «Стоишь?» Тут же, прерываемый треском помех, донесся ответ Кривошеина, командующего 3-м мехкорпусом: «Да что нам сделается… Только жарко, как в бане!»

…Вечером разведка перехватила донесение немецкого пилота с «рамы»: «Русские не отступают. Они стоят на том же рубеже. Наши танки остановились. Они горят!»[51]

Еще бы они не горели… 3-й мехкорпус отбил девять атак подряд!

Когда Репнин выбрался из танка, он был мокрый, словно под дождем побывал.

Десятки «Тигров» дымились на поле боя, две сотни средних и малых танков. И трупы, трупы, трупы…

Ни травинки, ни кустика – взрывы перепахали землю и выжгли все, что могло гореть.

Бои затихли, когда село солнце. Но косые лучи с трудом пробивали непроглядную тучу пыли и дыма, зависшую над курскими полями. Небо казалось черным.

Танкисты, артиллеристы и пехотинцы, оглохшие от грома боя, выглядели растерянными, они будто не верили в наступившую тишину. Бойцы вылезали из танков, щелей, окопов и оглядывались вокруг.

– Ну, мы и дали! – громко сказал Заскалько, малость оглохший.

– Эй, народ! – послышался клич. – Тут, в балке, – кухня!

– О-о-о! – пронесся голодный стон.

Бодро зазвучали стуки и звяканья – бойцы доставали котелки, ложки, кружки – немудреный фронтовой «сервиз».

– Фрол, значит, того… – пробормотал Бедный.

Репнин сумрачно кивнул, провожая взглядом команду по эвакуации раненых.

– Вань!

– А?

– Бэ! Как поешь, пополнишь боекомплект. Иваныч тебе поможет.

– Ага…

Моторы грузовиков уже подревывали – подвозили горючее, снаряды и патроны. Подкалиберные были в дефиците – выдавали по пять «болванок» на танк.

– Иваныч, я в штаб!

– Понял!

Быстренько умолов свою порцию и выглотав компот, Репнин отправился в штарм на порожней полуторке.

Штаб располагался в лесу, в восемнадцати километрах от Обояни, рядом с селом Вознесеновка. Раскидистые дубы и березы прикрывали пару щитовых домиков, землянки, шалаши и палатки. Около десятка радиостанций постоянно пищали, связывая штаб с корпусами, дивизиями и армейскими частями.

В штабе горел свет. Небрежно козырнув часовому, Репнин заглянул к начштаба Шалину. На столе у того карты, схемы построения войск, журналы, ведомости.

Катуков разбирал оперативные сводки.

– Майор Лавриненко по вашему приказанию прибыл.

Командарм отмахнулся:

– К черту устав, Дмитрий Федорович! Как там бригада? А то не поспел я к вам.

– Держимся, Михаил Ефимович. Потери есть, но немец как сдурел – прет всей массой. А мы его гробим.

Катуков покивал.

– Я вот о чем думаю, Дмитрий Федорович… Видел сам, да и вы докладывали… Немцы наступают по одной и той же методе – сначала бомбят нас с самолетов, а минут через двадцать пускают танки, причем тремя эшелонами. Как только натолкнутся на сильный заградительный огонь, тут же появляется авиация. Я тут подумал, что представители авиачастей с рациями находятся недалеко за боевыми порядками…

– …Или в самих порядках, – кивнул Репнин.

– Да! И сразу вызывают самолеты с аэродромов! Все, буду требовать и себе такое право, а то пока свяжешься со штабом воздушной армии, пока дашь заявку, пока рассмотрят, уже и бой кончится!

– Согласен.

– Ладно, решу этот вопрос. Ну, что, Дмитрий Федорыч… Обрадовать вас? Разведка доносит, что завтра немцы опять на вас навалятся. Рвутся они в Сырцово и Верхопенье, к Яковлево пробиваются. Устоите?

– Устоим, Михаил Ефимович. Танков не прошу, это потом, а вот зенитчики нам не помешали бы.

– Это точно. В штабе фронта решают вопрос с 6-й зенитной дивизией РГК. Решат положительно – прикроют нашу армию с воздуха.

– Было бы славно.

– Ну, тогда ни пуха. Поужинаешь, может?

– Нет, спасибо, я к своим.

– Ну, бывай!