Христианство. Как все начиналось - Геза Вермеш

Судя по всему, Ориген считал, что в конце концов спасутся все, даже самые нечестивые и проклятые люди, и даже бесы с сатаной. Без всеобщего спасения Бог не будет «все во всем». Адский огонь – лишь средство очищения. Как логический мыслитель, Ориген не мог примирить идею вечных мук и неугасимой геенны с бесконечной благостью любящего Бога.

Учение Оригена было столь сильным и оригинальным, что после его смерти разгорелись ожесточенные споры. Почитатели превозносили его, а критики бранили. Нападки на оригенизм (идеи, которых он действительно придерживался и которые ему ошибочно приписывались) не стихали веками. Особенно спорным был тезис о предсуществовании душ, где ясному с виду буквальному смыслу Библии Ориген предпочитал аллегорическое истолкование и тезис об отрицании вечности адских мук. Оригенизм был осужден Александрийским собором 400 года и Константинопольским собором 543 года, когда император Юстиниан издал эдикт с указанием ошибок Оригена. Тот же самый собор и Латеранский собор 649 года поставили Оригена в один ряд с такими ересиархами, как Арий Несторий и Евтихий. Величайший ум и самый творческий мыслитель древнего христианства был анафематствован посредственностями.

Во второй половине III века в христологических спорах существенных изменений не произошло, поэтому от Оригена (умер в 254 году) мы можем спокойно перейти к периоду перед первым основным рубежом в истории христианского богословия, Никейским собором 325 года.

В 318 году египетскую церковь сотрясли вероучительные споры. Все началось с публичного расхождения между епископом Александром Александрийским и пресвитером Арием. Речь шла о природе Христа и взаимоотношениях Христа и Бога Отца. Спор распространился с быстротой лесного пожара и доставил много хлопот грекоязычной церкви, к величайшему раздражению Константина, первого римского императора, ставшего покровителем христианства и желавшего видеть в христианстве мир.

После победы над своим соперником Максенцием в битве у Мульвийского моста (312 год) Константин положил конец гонениям на церковь. Учитывая потенциальное влияние большого количество христиан на достижение его конечной цели – гражданского мира – он стал вникать в церковные дела с намерением уладить конфликт в Египте.

Чтобы объяснить ситуацию, имеет смысл обрисовать положение дел до начала войны слов в Александрии и христологические идеи, господствовавшие в церкви в начале IV века.

Показателен вероучительный подход Евсевия, епископа Кесарийского (около 260–339 годы), знаменитого историка, богослова и церковного политика. Он был последним авторитетным представителем доникейской точки зрения на взаимоотношениях Бога Отца и Бога Сына, пытаясь найти «золотую середину» между неким общим мнением, которое с предельной ясностью сформулировал пресвитер Арий, и революционно-консервативной позицией епископа Александра Александрийского с его молодым секретарем (а впоследствии преемником) св. Афанасием.1

Евсевий был большим почитателем Оригена, хотя и не во всем соглашался с его пониманием отношений между Отцом и Сыном. Подобно всем более ранним христианским авторам, он не ставил Отца и Сына на одну доску в божественной иерархии. Опираясь на Новый Завет (прежде всего, Павла и Иоанна), Евсевий соглашался именовать Сына и Слово (Логос) «Господом» и «Богом» с той оговоркой, что Сын стоит ниже Отца. В качестве иллюстрации вторичного статуса Сына и Святого Духа по отношению к Отцу он использовал образ тройных врат храма.

...

Первенство Отца Евсевий считал несомненным. До, во время и после Собора он избегал ключевого термина «единосущный», введенного в Никее и предполагающего соравенство Отца и Сына. С его точки зрения, Отец есть высший и нерожденный, а Сын – служитель Отца. Первоначальный христологический титул «Раб» ( pais ), использованный еще в Деяниях апостолов, снова всплывает у Евсевия ( Доказательство в пользу Евангелия , 5.11.9).

Вослед Оригену Евсевий говорит о Сыне как о «втором Боге», подчиненным Господу Богу Отцу. Логос/Сын был «Художником», орудием творения в руке Отца (ср. главу 7), или «рулевым», направляющим корабль в верности и послушании наставлениям Отца ( Доказательство в пользу Евангелия , 4.5.13).

Евсевий дистанцировался от Оригена (и предвосхитил Ария), когда приписывал возникновение Сына единому акту воли Отца, а не вечному и непрестанному порождению, присущему природе Отца. По его мнению, рождение Сына было уникальным событием, а не вечно длящимся процессом. Отсюда вытекало, что Сын не совечен Отцу. Что думать в этом смысле о Святом Духе, оставалось не вполне ясным.

Еще с новозаветных времен и в последующие два века некоторая туманность в вопросе о божественности Христа встречалась сплошь и рядом. Однако одно было ясно: Сын не наделялся одним статусом и величием с Богом Отцом (и уж тем более ими не наделялся Святой Дух). Евсевий, как и вся доникейская церковь, стоял на доникейских позициях, предполагая разницу в статусе между лицами Троицы.

После того как с Юстином, Иринеем, Климентом Александрийским и Оригеном философия вошла в христианский религиозный дискурс, вера в божественность Иисуса сталкивалась с разного рода возражениями. С точки зрения иудеев вроде Трифона и язычников вроде Цельса – оппонентов Юстина и Оригена, – «Бог Иисус», отличный от высшего Бога, несовместим с монотеизмом. По мнению докетов, гностиков и платоников вроде Маркиона и Валентина, воплощенный Бог, Бог, который также есть человек, предполагает неприемлемое и немыслимое смешение высшего Духа с ущербной и низшей материей. На последнее возражение христианские апологеты легко отвечали с помощью библейского учения о том, что единый Бог Творец создал духовный и материальный миры, а значит, материя сама по себе есть благо и не составляет препятствия для человеческого воплощения Божества.

Сложнее было с угрозой двоебожия и даже троебожия. Поскольку реальность Иисуса как рожденного, распятого, умершего, погребенного и телесно воскресшего Сына Божьего составляла неотъемлемую часть христианской религии, теория, что Христос был лишь иной манифестацией единого высшего Бога, не являлась решением проблемы и приемлемой альтернативой. Однако в этом ключе рассуждал Трифон у Юстина, и подобные воззрения бывали у некоторых раннехристианских еретиков.

• «Монархианство». Монархиане считали, что Иисус не был Богом, но получил от Бога некую божественную силу.

• «Савеллианство». (Названо по имени Савеллия, римского или ливийского богослова III века.) Савеллиане считали, что Отец, Сын и Святой Дух – три разных аспекта одного и того же Бога. Как мы уже видели, у Юстина в «Диалоге» Трифон занимает своего рода савеллианскую позицию: один и тот же Бог Израилев открылся патриархам и Моисею в разных обличьях или модусах (ангел, пламя огня и т. д.), но не в разных реальностях. (Напротив, для Юстина субъект божественного откровения, названный в Библии ангелом Господним или огнем неопалимой купины, есть Христос/Сын или Логос Божий до своего воплощения: см. главу 8.)