Здесь покоится Дэниел Тейт - Кристин Террилл

– Ты сказал, что каждый раз, когда я заговаривал с тобой, понимал, что я не Дэнни, – сказал я. – Почему?

Он долго не отвечал. Наконец сказал:

– Ты слишком хорошо со мной обращался.

Он вышел из машины и хлопнул дверцей.

* * *

Вечером, с тарелкой еды в руках, я поднялся к большой спальне. Постучал, и через минуту Джессика отворила дверь. Увидев меня, она вздрогнула. За ее спиной я увидел, что простыни на кровати смяты, а на тумбочке валяются пузырьки с таблетками и стоит бокал с чем-то коричневым. Там же, совершенно неуместная на этом фоне, стояла маленькая хрустальная фигурка дельфина. Это был самый безобидный предмет на столе, но именно на нем я задержал взгляд дольше всего – уж очень он странно здесь смотрелся.

– Ты ведь, кажется, еще не ела, – сказал я, протягивая ей тарелку. – Мы заказали ужин в «Mangia». Я знаю, ты любишь их баклажаны под пармезаном, вот мы для тебя и взяли.

– Я что-то не хочу есть, – сказала она и начала закрывать дверь.

Я придержал ее.

– Тогда, может быть, спустишься вниз и просто посидишь с нами за ужином? Миа покажет нам диораму – это ее проект по естествознанию, наверное, очень…

– У меня болит голова, – сказала она. – Я уже спать ложусь.

Мне хотелось схватить ее и встряхнуть хорошенько. За то, что у нее ребенок… дети, которые ее любят, а она отталкивает их от себя. За то, что она такая эгоистка. За то, что вообще непонятно зачем родила детей, если не собиралась о них заботиться.

Но нужно было думать о деле, и я подавил гнев.

– Ладно, – сказал я с улыбкой. – Я тебя люблю, мама.

Она принужденно улыбнулась в ответ и закрыла дверь.

Это будет еще труднее, чем я думал.

* * *

Я пошел обратно в столовую, но Николас перехватил меня на лестнице. С тех пор, как мы вернулись из школы, он сидел у себя, запершись, и просматривал документы и записи, которые я достал. Он схватил меня за руку и потащил к себе в комнату.

– Ты что?

В руке у него была зажата стопка бумаг.

– Они настоящие?

– Что это?

– Ты ничего там не подправил, случайно?

– Да я даже не знаю, что это, – сказал я, – и вообще я там ничего не трогал. В чем дело-то?

Он выругался вполголоса и опустился на пол. Я взял у него бумаги и разложил на ковре. Больничные выписки Миа, полицейское досье на Дэниела, еще какая-то выписка – на самого Николаса, когда он сломал руку, и еще одна – из реабилитационной клиники, где лежала Лекс. Я поднял глаза на Николаса: он смотрел в потолок, зажав рот рукой.

– Что не так? – спросил я.

– Посмотри на группы крови, – сказал он.

Я нахмурился и начал искать эту графу в документах. У Миа и Лекс – третья положительная, у Николаса и Дэнни – первая отрицательная.

– Ну и что? – спросил я. В отличие от Николаса, я не был примерным учеником и не проходил все предметы по углубленной программе. Даже если бы я и окончил школу, вряд ли догадался бы, к чему он клонит.

– Это невозможно с биологической точки зрения, – сказал он. – У меня первая отрицательная, потому что у обоих моих родителей она же. Если у родителей первая группа крови и резус отрицательный, то у всех детей тоже может быть только первая отрицательная.

Я снова посмотрел в бумаги, и до меня наконец дошло.

– Но Миа…

– У нее третья положительная, а значит, у одного из ее родителей тоже. Миа не дочь моего отца.

– Вот это да, – сказал я. – Это точно?

Он кивнул.

– Думаю, она дочь Бена Макконнелла.

* * *

После объяснений Николаса все стало ясно. Если у Миа третья положительная группа крови, значит, у кого-то из ее родителей тоже. У Бена Макконнелла, судя по группе крови Лекс, именно она и была. И, как Николас уже сказал, Джессика с Беном продолжали близко общаться после развода – тем тяжелее на нее подействовала его смерть.

– У них был роман, – сказал Николас. – Наверняка был. Поэтому-то он и торчал в доме все время. Он не просто так помогал маме с детьми. Он хотел быть ближе к ней и к Миа.

– Как думаешь, твой отец знал?

– Не знаю. Кажется, мне пора привыкнуть к мысли, что я далеко не все знаю все о своей семье. – Он взъерошил пальцами волосы. – Разобраться бы, имеет ли это какое-то отношение к Дэнни.

– Не понимаю, при чем он тут.

– Ну да, наверное, ты прав. Только…

– Что?

Николас вздохнул.

– Ну, Дэнни любил всюду совать нос. Это была его любимая игра – выведать о тебе что-то, о чем ты не хочешь никому рассказывать, и держать тебя в страхе. В последние годы перед тем, как он исчез, у нас в жизни как-то все разладилось, и, мне кажется, ему хотелось чувствовать, что он хоть на что-то способен повлиять, понимаешь?

Еще бы мне не понять.

– А может, я просто придумываю ему оправдания – все-таки он был еще маленький, а теперь… его уже нет, – продолжал Николас. – Вообще-то, хоть я его и любил, Дэнни был порядочным паршивцем, если честно. Когда мне было десять лет, он подобрал пароль к моему компьютеру и залез в мой дневник. – Николас поправил очки на носу – нервная привычка. – Я много писал про то, как начал догадываться, что я гей, про то, как мне с этим быть, – в общем, очень личное. Я понимаю, всем остальным чуть ли не с самого моего рождения было ясно, что я гей, но я не готов был всем рассказывать и вообще это обсуждать, вот и писал обо всем в дневнике. Дэнни его распечатал целиком, от начала до конца.

– Блин, – сказал я.

Николас кивнул.

– Он потом несколько месяцев меня шантажировал, до самого своего исчезновения. Так, по-детски – заставлял делать за него уроки по математике или отдавать ему свои конфеты на Хеллоуин, – но этот меч все время висел у меня над головой. И я его за это ненавидел. – Руки Николаса были сжаты в кулаки, но на лице злости не было, только печаль. – А когда он пропал, стал ненавидеть себя за то, что ненавидел его. Как будто это я был виноват, что его не стало.

После домашних видео Тейтов образ невинного малыша Дэнни, нарисованный после его исчезновения, для меня уже слегка поблек, но теперь он стал таким реалистичным, что даже немного чересчур. Конечно, братья и сестры в детстве часто делают друг другу гадости. Дэнни просто не дали вырасти из этого. Наверное, он стал бы со временем хорошим человеком, но не успел – так и умер поросенком. Я сразу подумал о том, чем меня вспомнят – и вспомнят ли вообще, – если я завтра умру. И о том, есть ли у меня еще хоть какой-то шанс это изменить.

– То есть, если Дэнни как-то узнал про Миа или про то, что твоя мать изменяет отцу…

– Я понимаю, это звучит дико, но, может быть, он пытался проделать с мамой ту же штуку, что и со мной, – сказал Николас. – Может быть, она была пьяной и вышла из себя. Или сказала папе, а папа… – Он вдруг стукнул кулаком по ковру. – Ненавижу это! Ненавижу подозревать всех своих родных черт знает в чем. Лучше бы я ничего этого не знал.