Элита. Взгляд свысока - Ирина Волчок

В кармане у Хозяина живым голосом громко вздохнул мобильник. Хозяин пять секунд слушал, потом сказал:

— Да, я видел.

Сунул мобильник в карман, оглянулся на сгоревшую машину. Александра тоже оглянулась. Почему-то подумала, что Хозяин говорил об этой машине. С какой бы стати?.. Не додумала, тут же забыла.

Потом еще запомнила, как в больнице Настю уносили. Не на носилках. Уносил на руках один из тех светло-зеленых реаниматоров. Настя выглядывала из-за его плеча, махала ладошкой и пела:

— Ар-р-риведерчи, Саша!..

— Оревуар, майн либер леди, — бормотала Александра, и тоже махала рукой, и очень старательно улыбалась. — Гуд бай, кляйн манки, мон амур…

— Да прекратите вы плакать, — грозно сказал Хозяин у нее над ухом. — Все нормально будет. Мне врачи сказали, что все! будет! нормально! Вы меня слышите? Два-три дня последят, анализы сделают, витаминами покормят — и все. И домой. Ну, мы-то домой поедем когда-нибудь?

— Почему меня с ней не пустили? — Александра не слушала. Чего там слушать. Сам ничего не знает. — Почему меня не пустили с Настей в палату? Туда, в бокс… в бокс, да? Этого козла пустили! Охранять! Кого они когда-нибудь охранили?! Профессионалы! Хреновы! Козлы! Позорные!

— Княгиня, вы ругаетесь, как пьяный сантехник, — заметил Хозяин. — Никогда бы не подумал. Пойдемте уж.

— Я не пью, — устало сказала Александра. — И ругаюсь как трезвый сантехник.

Хозяин что-то пробормотал — кажется, тоже из репертуара сантехников, — прихватил Александру за локоть и повел к машине.

А обратный путь Александра не запомнила. Наверное, проспала. Помнила, как входила в свою комнату, ложилась на кровать прямо в одежде, а потом опять ничего не помнила.

Вечером, уже довольно поздно, проснулась от какого-то шороха. В полутьме не сразу разглядела, кто там шарит на шкафу. Включила настольную лампу. Со стула мягко спрыгнул Сан Саныч, оглянулся, объяснил:

— Аппаратуру убрал. Больше незачем.

— А раньше зачем было? — агрессивно спросила она. — Что, помогла твоя аппаратура Насте?

— Она тебе помогла, — так же агрессивно ответил Сан Саныч. — Все записала. А то доказывала бы потом, что не верблюд. И не доказала бы.

— Потому что вы все козлы, — сказала Александра. — Профессионалы хреновы. Убить вас всех мало.

— Александра Александровна, вы ругаетесь, как пьяный сапожник, — оскорблено вскинулся Сан Саныч.

Александра задумалась. Кто-то недавно говорил ей что-то похожее. Вспомнила:

— Я ругаюсь, как сантехник. Трезвый сантехник. Я же не пью. Господин подполковник, как вы думаете, не напиться ли мне нынче? Буду ругаться как пьяный сантехник. Насти все равно не будет два дня. Или даже три… Напьюсь, пожалуй. Страшно мне, Саш.

— Да ладно тебе… — Сан Саныч подошел, подал руку, помог сесть. — С Настей все в порядке, Хозяин последний раз полчаса назад в больницу звонил. Действительно все в порядке. Даже Надежда Ивановна уже не боится. Но ты бы с ней поговорила все-таки. Хозяина сейчас нет, часа через два приедет… Старики там в собственном соку варятся.

— Я не смогу с ними говорить. Я их дочь ненавижу, — призналась Александра.

— Они свою дочь тоже ненавидят… Ты с ними не о дочери поговори. Ты с ними о жизни… Разрешите идти, ваша светлость?

— Иди к черту.

— Слушаюсь! — Сан Саныч щелкнул каблуками и вышел из комнаты.

Похоже, жизнь возвращалась в нормальное русло. Интересно: хоть один нормальный человек мог бы посчитать это русло нормальным? Леонард Семенович и Надежда Ивановна — нормальные люди. Вот кому сейчас тяжело-то…

Александра поднялась, по привычке отправилась было переодеваться в ванную, но вспомнила, что камеры уже нет, задернула шторы и стала переодеваться в комнате. Замка в двери тоже нет, но к этому она за три года привыкла. И к камере бы привыкла за три года. Научилась бы жить, как инфузория туфелька под микроскопом. Нормальная жизнь, вы подумайте. А что — нормальная питательная среда, нормальная температура, нормальное освещение… Что еще нужно для нормальной жизни? Девяносто девять процентов населения согласились бы жить в таких условиях. И даже сочли бы за счастье. Беда.

Старики сидели на веранде, ждали ее. Сан Саныч сказал, что она скоро выйдет, вот они и ждали. Правда совсем старики. Слабенькие. О таких говорят: совсем плохие. Совсем плохие хорошие люди.

Потянулись к ней, как к родной… Тьфу ты, не как к родной дочери, конечно. Она же видела — к родной дочери они совсем не тянулись. А к Александре потянулись. С робкой радостью и с ожиданием в глазах. Наверное, теперь все будут смотреть на нее с ожиданием. Ну да, после сегодняшней истерики от нее можно ждать чего угодно.

— Как вы, Саша? — робко спросила Надежда Ивановна. — Оклемались маленько? Нина Максимовна говорит, вы совсем не кушали. Во дворе самовар поставили, настоящий. Вы ведь попьете с нами чайку, да?

Со стариками Александра просидела на веранде час. Слушала, как они говорят. Они говорили тусклыми, смертельно усталыми голосами. Но спокойными. Один раз Надежда Ивановна взялась пальцами за виски, тут же откуда-то из тени появилась Ирина, торопливо подошла. Надежда Ивановна покачала головой. Ирина исчезла. Вот кто к Надежде Ивановне приставлен. Вот как Хозяин о теще заботится. О жене, надо понимать, заботиться перестал.

— Владимир Сергеевич беспокоится, что я… что у меня… о моем здоровье беспокоится, — сказала Надежда Ивановна, заметив, как Александра проводила Ирину взглядом. — Такую хорошую сестричку нашел… Ирочка такая умница. Говорит, ничего со мной страшного, после операции такое бывает. Говорит, скоро пройдет. Главное — не волноваться. Как же тут не волноваться?.. Слава богу, что хоть с Настенькой все обошлось. Владимир Сергеевич говорит, что через пару дней ее уже отпустят. Все вместе поедем за ней, да, Саша?

Да, вместе поедем, конечно, все… Кроме Хозяйки, надо надеяться. Надо надеяться, что уж теперь-то Хозяин не подпустит к Насте жену никогда. Пусть ребенок лучше не знает никакой матери, чем — такую. Тоже плохо, вообще все плохо, но по крайней мере у Насти есть нормальные дедушка и бабушка. И даже хорошие.

— Владимир Сергеевич нам предложил остаться, — помолчав и повздыхав, сказала Надежда Ивановна. — Здесь, у него. Чтобы всегда с Настей… Господи, разве ж мы могли надеяться… Такое счастье… Саша, вы же не будете против, правда?

— Вы — родные дедушка и бабушка! — почти крикнула Александра. — Вы — ее семья! Как вы можете спрашивать разрешения у посторонних? Я — чужая! Я просто Настина бонна… тьфу, черт… Я гувернантка. Няня. Наемная рабочая сила. Вы хоть это понимаете?

Надежда Ивановна недоверчиво качнула головой. Леонард Семенович кашлянул и смущенно заговорил:

— Саша, мы же все понимаем. Какая же вы чужая? Вы так говорите, а сами… Мы же видим, что не чужая. Вы как родная мать и есть… Нет, что это я… Вы лучше матери, вот как… Правильно сказать не могу. Мы ведь Оксану давно… похоронили. Не забыли, а как бы… потеряли, да. И смирились. Нет у нас дочери — ну, нет, что ж теперь поделаешь. Даже уже и не обижались. Даже уже и не оплакиваем давно. Даже когда еще не знали ничего толком — и то чуяли, что нет ее. Я знаете, как телефон ее узнал? Позвонил на прежнюю работу, в газетку ту. Мне какая-то девушка номер мобильного дала. Позвонил по нему — а это массажистка. Оксана свой телефон ей когда-то отдала. А массажистка уже мне новый номер сказала. Оксана ответила. И даже не удивилась. Как будто я каждый день ей звоню, надоел незнамо как. Совсем чужая… А Наденька говорит: зачем ты? Она теперь в таком кругу. Мы ей чужие. И правда — совсем мы друг другу чужие, даже уже и душа за нее не болит. А за вас душа болит. И за Настеньку. А вы говорите, что наемная сила…