Лесная герцогиня - Симона Вилар

Он ничего не слышал, наваливался на нее.

– Ну нет, моя красавица! Слишком долго я тебя ждал! Слишком долго ты меня мучила!

Он был гораздо сильнее, и ее неистовые попытки вырваться столкнулись с его обезумевшей страстью.

– Бруно, да погоди же ты!..

Она вдруг замерла, словно онемев от ужаса. Он стоял над ними. Снизу он показался ей огромным. Чудовище с волчьими ушами, с волчьей головой. Ее крик был всего лишь хриплым болезненным стоном, так от ужаса сдавило ее горло. Она даже не понимала, что делает с ней Бруно, когда увидела – казалось, это длилось вечность, целую вечность, – как оборотень поднимал руку с занесенным оружием и так же бесконечно долго ее опускал. А потом был отвратительный хруст, судорога ставшего вдруг неимоверно тяжелым тела и кровь, горячие потоки крови, полившиеся на нее. Рука вновь была занесена, вновь – удар, глухое рычание зверя, дравшего, раздиравшего, уродовавшего неподвижное тело Бруно.

Теперь Эмма видела это все словно со стороны. Сама не заметила, как отползла, опираясь на локти. Бежать! Кричать, звать, спасаться. Но силы оставили ее, и лишь когда чудище шагнуло к ней, когда подняло ее, понесло, она закричала, словно выдохнув накопившийся в ней ужас… И все. Мрак, небытие. Она потеряла сознание.

* * *

Ее кто-то хлопал по щекам холодными ладонями.

– Госпожа! Очнитесь.

Она слабо приоткрыла глаза. Где она? Что с ней? Видегунд.

Где-то горел огонь, и в его неярких отсветах она разглядела чеканное лицо юноши, светлые волны рассыпавшихся по плечам волос.

– Ты?

Он отошел. Она все еще плохо соображала. Слабо села, машинально придерживая на груди сползавшую шкуру, какой была накрыта. Она все еще была раздета, хотя ее полотняное белое платье лежало рядом на камне.

Эмма огляделась. Где она? Она увидела каменный свод пещеры, неровные выбоины стен, сталактит, упиравшийся в выступ скалы. И различила запах свежей крови. Она сама была вся в крови. И руки Видегунда, его обнаженный торс были перепачканы кровью.

Она все вспомнила, резко села.

– Что это? Где мы?

– В горе.

Он склонился возле струйки источника, бившей из расселины скалы, стал смывать с себя кровь.

Эмма еще была слишком слаба. Тупо глядела по сторонам. Мрак пещеры рассеивался лишь светом воткнутого меж камней факела. Она увидела какие-то предметы: связка меховых шкур, лук возле колчана с оперенными стрелами, на крюке висела копченая оленья нога. Видимо, это одна из уединенных пещер, о которой ей рассказывал Видегунд. Она увидела и его поделки из камня – фигурки зверей побольше и поменьше. Одна из них была занавешена грубым сукном – видимо, еще не оконченная. А рядом лежали инструменты – молоток и зубило. От зубила Эмма не могла отвести глаз. Оно было все в крови. И еще… Она увидела волчью голову – вернее, накидку с выделанной волчьей головой, какую как капюшон накидывают на голову.

И с ее сознания точно спала пелена. Она все поняла. Но несколько минут словно не могла вдохнуть. Потом охнула.

– Ты?!. – Судорожно глотнула. – Это был ты!

Он перестал плескаться в воде. Оглянулся через плечо. Потом медленно поднялся.

И тогда она стала отползать, пока не уперлась спиной о холод камня. Прикрывалась шкурой, как щитом.

– Не подходи! Не подходи!

Его лицо было словно расстроенным.

– О, прекрасная избранница небес! Неужели вы думаете, что я смогу причинить вам боль?

Она все повторяла как заведенная:

– Не подходи! Не подходи! Не подходи! – И завизжала не своим голосом, когда он все же шагнул к ней.

Звук ее голоса разлетелся эхом под сводом пещеры, дробясь, отозвался в горе и исчез, словно наткнувшись на каменную стену.

Видегунд отступил. Глядел на нее исподлобья.

– Я не сделаю вам зла. Я уберег вас от грехопадения, от худшего из грехов – от блуда. Я спас вас от Бруно.

– И от Тьерри, – прошептала она.

Он кивнул.

– И от Уты.

Он поглядел в сторону, тоже кивнул.

– Да, она вечно таилась в лесу. Может, что-то и видела. Могла меня выдать. Вы сами рассказали.

Да, Эмма помнила. Она поведала ему об этом. Ему и Бруно. Но следила лишь за Бруно. Ведь Видегунд – он был как светлокудрый ангел с тихой улыбкой и желанием услужить ей. Именно ей – ибо этот безумец решил охранять ее, решил ей поклоняться. Безумец. Сейчас, глядя в блестящие застывшие глаза Видегунда, она поразилась, как ранее не замечала этих признаков безумства на столь прекрасном лице. А если что-то и замечала, то приписывала их странности одичавшего, гонимого людьми юноши. И он нравился ей, ее тянуло к нему…

От одной этой мысли Эмме стало дурно. Она зажала рот рукой, сдерживая мучительный приступ дурноты.

Он понял, в чем дело.

– О, только не это! Ничто грязное и людское не должно быть в вас. Вы – дух, вы – прекрасная дева, прекрасная, как она – избранница Бога.

Ей все еще было дурно, но она совладала с собой. Спросила, все еще дрожа:

– Ты… Ты убьешь меня?

– Я не смею. Не смею касаться прекрасного.

Эмма тяжело дышала.

– Но ведь Эрмоарда?.. Ты ведь ранее ее видел своей небесной девой.

Она уже поняла, что и гибель жены – дело его рук. Он – этот прекрасный эльф – был тем оборотнем, тем исчадием ада, который поверг в ужас всю округу.

Он, казалось, о чем-то задумался. Потом вновь присел, смыл с себя остатки крови.

– Она не оправдала моих надежд. Я хотел молиться на нее, а она… Мало того, что эта скверна досталась мне брюхатой. Я стерпел. Я возился с ней, покуда мог. Но она выродила урода и сама стала уродливой. Она обезумела, она стала бессмысленной и безобразной. Но я терпел. Я считал, что Бог испытует меня и однажды вернет Эрмоарде ее былую красоту… А она…

Его вдруг стало трясти.

– Она становилась безобразнее день ото дня. Она ходила под себя и измазывала себя этим. Потом стала убегать. А когда я обнаружил ее в лесу, извалявшейся в падали, я решил, что ошибся изначально. Она была отвратительна, она не была Мадонной, которую мне предстояло охранять, – и я убил ее.

«Убил, – холодея, думала Эмма. – Не просто убил, а изорвал на куски. Как и монаха, который непочтительно отозвался о Деве Марии. Как и остальных. Красавчик-оборотень. И теперь я в его руках».

Огромным усилием воли ей удалось взять себя в руки. Она боялась его волновать. Сказала как можно спокойнее:

– А как ты намерен поступить теперь со мной?

Он поглядел на нее даже удивленно.

– Я ведь спас вас. Спас от этого похотливого пса… Я давно замечал, что меж вами вспыхнуло мощное, темное чувство. Но и видел, что вы, госпожа, были выше этого. Но сегодня, в эту языческую, полную порока ночь… Я подозревал, я чувствовал и я увидел… А ведь еще ранее мне, как святому Иосифу, было видение, чтобы я охранял вашу непорочную красоту, как и он охранял чистоту прекрасной Мадонны. И тогда я решился. Я спас вас от вас самой, ибо вы были точно безумная. Как Эрмоарда, которую тянуло к нечистотам. Но теперь это позади. Все позади… И теперь я буду поклоняться вам. И сделаю истинную статую Девы Марии. Даже Иосиф не совершил подобного для своей Марии. Я же дам людям истинный облик Непорочной Девы, которую я уберег от прелюбодеяния.