Злодеи-чародеи - Лариса Соболева

– Как наш раненый?

– Лучше, чем можно было бы предположить.

– Графиня, я покуда еще жив, – взял шутливый тон Виктóр, хотя голос его был слабым и тусклым, – о моем самочувствии можно и у меня справиться.

За редким исключением, Марго не давала спуску никому, особенно тем, кто вздумал бы ее ослушаться, тем более обмануть, да еще и шутить притом. Потому она осадила раненого, машинально протянув руку для поцелуя Медьери:

– Ах, вы лучше лежите и молчите!

– Чем я провинился?

– Да все тем же, сударь, сами знаете чем! Отвечайте: зачем вы пошли ночью на Славяновскую улицу?

– Как же я отвечу, когда вы приказали мне молчать!

– Перестаньте паясничать, князь, вам нейдет. И объясниться вам придется: со мной приехал Виссарион Фомич Зыбин, его задержал крестный.

– Прошу прощения, Маргарита Аристарховна, – обратился к ней Медьери, – с вашего позволения, мы с сестрой удалимся, чтобы она записала, когда и как давать больному мои снадобья.

– Да-да, конечно, – одарила его улыбкой Марго.

– Позвольте напомнить вам, что князю противопоказаны разного рода волнения.

– Он тоже заставил нас поволноваться! – мстительно прищурилась она.

– Будьте великодушны, он очень слаб.

Медьери и сестра ушли, у Марго с губ слетела улыбка, брови ее нахмурились, она уселась в кресло и демонстративно отвернулась от Виктóра, давая ему понять, что она не желает с ним общаться. Тот прыснул, но боль дала о себе знать, и он застонал.

– Так вам и надо, – процедила Марго.

– Вы жестоки!

– А чего вы ждали? – И она выпалила длинную тираду с негодующими интонациями в голосе: – Я должна охать и плакать, глядя на вас? Нет уж, увольте! Вы помешали нашим планам, спугнули негодяев, которые держат Элизу в заточении! Теперь они станут очень осторожны. К сожалению, я не могу вам сказать всего, потому что больше вам не доверяю, но ей грозит опасность. А все вы – упрямец, думаете, вы самый умный… Почему вы улыбаетесь?

– Вы прекрасны, когда сердитесь, должно быть, вам это часто говорят.

– Пф! – фыркнула Марго. – По-вашему, я – скандалистка и только и делаю, что сержусь?

– Я вовсе не это имел в виду. А вы заметили, как на вас смотрит месье Медьери?

– И как же?

– Как хищник на добычу. Остерегайтесь его!

– Ваша буйная фантазия не имеет границ.

В запасе у Марго было еще много гадостей, и она с удовольствием осыпала бы ими Виктóра, но тут в комнате появился Зыбин, умостил свое грузное тело на стуле возле кровати, отдышался и промямлил со сладкой улыбочкой:

– Мое почтение, князь! Меня интересует одно: видели ли вы, кто стрелял в вас? Хотя бы мельком?

– Должен огорчить вас, стреляли-то сзади, – ответил тот.

– Не заметили, может, за вами следили?

– Нет, господин Зыбин, не заметил. Однако полагаю, что в меня стреляли именно потому, что я оказался там, значит, следили.

– А вы там бывали не однажды-с?

– Разумеется! Предыдущую ночь я провел на том месте, где тогда повстречался с Элизой, потом и с утра отправился, затем передохнул дома – и вновь… Я дал им повод выстрелить и тем самым получил подтверждение, что Элиза жива.

– Но когда вы гуляли, князь, что-либо подозрительное, пусть даже и не относящееся к вашим поискам, вы заприметили?

Виктóр отрицательно слегка качнул головой. Он уже изрядно устал, потому Зыбин, сильно разочарованный, засобирался:

– Ну, выздоравливайте, князь. И запомните: не стоит играть с судьбою, полагаясь только на себя!

– Да уж выводы я сделал…

Следуя к выходу за Зыбиным, Марго улучила момент и, подлетев к кровати, надменно прошипела:

– Прощайте, Виктóр! Завтра я навещу вас, коли вы пообещаете не говорить глупостей.

Он не успел дать ей это обещание, так как Нароков, жаждавший поскорее увидеться с другом, открыл дверь. Вместе с ним в комнату князя словно проник некий положительный заряд, что наверняка не должно было помешать раненому. Несколько слов приветствия, затем – прощания с Марго, наставление от нее – не докучать больному, и – Борис оказался у кровати Виктóра:

– Рад видеть тебя живым! А матушка моя уже подготовила для тебя комнату с видом на реку; как только ты немного окрепнешь, мы перевезем тебя к нам и уход обеспечим. Возражения не принимаются…

– Моя Чина – собака редчайшей породы, – не без гордости рассказывала Анфисе ее новая знакомая по имени Изольда, поглаживая собачку. – Ее вывели совсем недавно в Англии, в Йокшире. Пожалуй, в России я – единственная владелица собаки этой породы! Но я вас утомила, Анфиса, простите. Расскажите о себе.

Анфиса помнила, что познакомиться с нею должен был мужчина, насчет женщин инструкций от барыни она не получала, тем не менее не представляться же ей служанкой! Какая горничная носит бриллианты с сапфирами? К тому же эта блестящая молодая женщина, утонченная и красивая, сразу же убежит, узнав, кто ее собеседница, а одной в парке очень тоскливо.

– Я… – замялась Анфиса. – Простите, Изольда, я очень смущена, потому что многого не умею и не знаю.

– Чего же именно вы не знаете и не умеете?

И вдруг словно крутанулось какое-то колесо, на котором сидела Анфиса, а с ним – и ее голова. На ходу она придумала себе другую биографию, да так складно сымпровизировала, что остановиться она была не в силах, сама поверив в то, что рассказывала:

– Например… вести себя в обществе не умею, красиво говорить. Я воспитывалась в деревне, матушка моя умерла, когда мне исполнилось пять лет от роду, а отец был безумно строгим. Он никуда меня не вывозил, не нанимал гувернанток и учителей, всему учил сам, и мне приходилось довольствоваться обществом наших крестьян. Вообразите, мне не доводилось даже платье носить, приличное нашему положению!

Вот теперь если и проскользнет у нее словцо, способное разоблачить в ней горничную, оправдание готово: она – родовитая и неотесанная «деревенщина». И то простодушие, с которым Анфиса делилась с юной дамой рассказом о своем «тяжком бытии», будет оправданно.

– Это же тирания! – воскликнула Изольда. – Почему он так поступал с вами?!

– Он был убежден, что в миру существует множество греховных соблазнов, несущих зло, особенно девушкам, потому и приучал меня к аскетизму. Я ничего не знаю о жизни, но зато перечитала огромнейшее количество книг, у нас прекрасная библиотека, иной раз я до рассвета зачитывалась…

– Что же сейчас случилось, как же он выпустил вас? Впрочем, я догадываюсь… Вас выдают замуж?

– Нет. Батюшка умер.

– Простите, – приложила ладонь к груди Изольда.