📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаВоспоминания - Анастасия Цветаева

Воспоминания - Анастасия Цветаева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 239
Перейти на страницу:

Отречемся от старого ми-и-ра,
Отряхнем его прах с наших ног,
Нам не надо златого ку-ми-и-ра,
Не-на-вистен нам царский чертог…

И жалобными, страшными, какими-то призрачными крыльями траура веет в воздухе, над солнечной Ялтой, детьми, собаками, кавернами и лекарствами, будто бы всегда хоровое, родное, непобедимое:

Вы жертвою пали в борьбе ро-ко-вой
Любви без-завет-ной к наро-о-о-ду…

Горло в ком: похоронный марш.

Глава 6 Ялтинская весна 1906 года. Экзамены. Массандра. Приезд Тети. Прощанья. Отъезд

Экзамены медленно приближались. Варвара Алексеевна познакомила нас с начальницей – полной, строгой и приветливой дамой. Но страницы немецких глагольных групп, двенадцати, кажется, которые мы, бродя по саду у Дарсановской горки, учим наизусть, – тяжки. Одолеваем и их. После них – так чудно прыгать, гоняя камушек по земле из квадрата в квадрат, и ссориться в игре с Асей Таргонской или Ниной Боровко. Но Макс бежит, он чуть не попал камнем в д-ра Ножникова – стесняется. И вот я несусь по саду, таща его на плечах: я – конь, он – всадник. А Катя стыдит Макса: «Асе же тяжело…»

А как чудно, найдя воплощение мечты в журнале «Труд и забава», воплощать ее шаг за шагом! Калейдоскоп! Бросить все – скакалку, серсо, мяч, игру в камешки и, наскоро поцеловав Бобку, резать, обмеривать диаметр стекла (резать его в воде – ножницами – два круга!), клеить призму из (мама позволила, заплатила, стекольщик нарезал) трех стеклянных полосок – на черной бумаге, подложенной, они – как бледное зеркало! И – главный труд: бить, в тряпке молотком, горстку разноцветных стеклышек, долго заботливо собираемых… Синие, желтые, зеленые, одно – красное… И когда все кончено – вечера отречений от игр и детей, – прильнув глазом к еще не оклеенной трубке, глотать жадное волшебство многоконечной звезды, лучащей, брызжущей в стороны руки и ноги, звездами, струйками, коронами и венками, пестрым ворохом друг в друга падающих цветных снежинок, гномьих сокровищ! И – передавать бережно трубку маме, с любовью ее берущей, не могущей на меня наглядеться, как я на те звездочки, улыбающейся нежностью и печалью в мое счастье, кричащее ей:

– Мам, мам, не поворачивай, смотри так: так держи: ожерелье! Зеленое и лиловое! А то красное стеклышко – отразилось везде, и везде – как твой рубин, на коронах зеленых…

– Прекрасно, Ася… Очень красиво! Непременно тебя отдадим в Строгановское… (Мама сказала: отдадим – значит, она не умрет!)

Вставала ли мама играть после кровохарканья? Музыка! Мамина жизнь! Они уходили – вместе? Понимали ли мы это на четырнадцатом и двенадцатом годах жизни? Ухудшения не было – это утешало. И была самая жаркая наша пора: повторение всех предметов – к экзаменам. Это был чад работы и радости – мы сдали первый на пять, второй – на пять… Стояла изумительная весна! На нежную жару дня падали поздние теплые сумерки, окунаясь в прозрачно-синюю ночь. Мы видели только первые звезды; когда над Ялтой опрокидывалось звездное небо – мы уже спали: надо было рано вставать, повторять, повторять…

Мамина болезнь и экзамены почти прекратили Марусины уроки музыки, и это было добавочное мамино горе.

Ялта – в цветущих садах – была вся как огромный сад. Уже начиналась летняя жара. Цвет моря был совсем другой, чем зимой, оно напоминало Италию, хотя Средиземное было зеленей. Мы ждали папу, он писал часто и собирался к нам – за нами, везти нас в Тарусу. Таруса Марусе и мне представлялась еще нереальной. Мы еще не чувствовали отъезда. Экзамены брали силы и время, остальное шло на вечера с мамой, на бег. Мы всегда бежали, в аптеку за мамиными лекарствами, к доктору Ножникову. Знакомый путь, вниз, с горы, мимо дворца эмира Бухарского, женской гимназии, теперь уже не страшной, а своей, где мы одну за другой одерживали победы, где нас хвалили и знали… «Страшный зверь» все так же лает на нас (на нас, глупый!), и шум моря все ближе и ближе… Ступени, шелестя, жарким ритмом отбрасывают пространство, какая радость в беге!

Наконец последний экзамен сдан! Даже не верится, что кончены часы с задачами по пятнадцать – двадцать действий, сладкое головокружение в царстве бассейнов, купцов, аршин, золотников, поездов, пароходов, смолкли меры веса, объема, Марусины, ей ненавистные, дроби (для меня лишь слово), этимология и синтаксис. Борнео, Ява, Целебес, мысы, проливы! На миг остановилась жизнь, замерла. Столько жданный день круглых пятерок, похвал, маминой радости, поздравлений вдруг оказывается совсем другим, чем мы думали. В нем совсем другие пружины, нежданные, незнакомые, подымают нас в какой-то взрыв грусти… Кончилось! Победили, и – пустота. Жаркий крымский день кажется нам чужим, лишенным ежечасного труда, смены предметов, мечты о получасе отдыха. Или мы чужие стали тут? И потому уезжаем? Холодок удивления и отчужденности летит на миг – надо всем, что еще вчера было наше. Уж по-иному бежим мы по саду…

Кто предложил? Варвара Алексеевна! Поехать с нами в Массандру. Их было две: Нижняя и Верхняя. Нижняя у моря? Моря в этой поездке не помню. Я помню пышность деревьев, одуряющую силу лесных, раскаленных запахов, – мы позабыли Россию. Блаженство жары! Что так пахнет? Травы? Цветы! Их дыханье растворено в горячем недвижном воздухе, как их вкус растворен в меду. Не воздух звенит! Несчетными голосами, невидимым струнным звуком это звенит тишина. Мы пробрались через траву, густую, высокую, оглянувшись, ахнув, упали, примяв, обняв, задыхаясь, дыша ею… Мы в детство упали свое, давно срезанное косою отъезда, – где мы? В «старом саду» тарусском? – Массандра? Может быть – это рай?

Три человека в траве по плечи, в ее шелково колыхнувшемся леску, над которым подымается лес ветвей, безветренные ветви деревьев, зеленые костры кустов. Солнце полдня купает нас в синем зеркале, и глаза вдруг не могут смотреть, мы зажмуренно замираем в зеркальном блеске, это мы растворились в его звоне и запахе, это нас уже нет – он есть, он был тот же с дней детства в «старом саду» тарусском, это мы забыли его… Две девочки, большая и маленькая, прижались к горбатой женщине, прислушиваясь, глотая, нюхая, как обожаемые ими кошки и псы, счастье вновь обретенного детства, которое они мнили – прошедшим. В нем стрекозы звенят, задевая парящим маревом щеки и губы; звон полета пчелы вкраплен в жар воздуха, реющего как мираж… Годы забвенья!.. Итальянские скалы, взрывы средиземных волн, гладь Леманского озера с парусами лодок, шварцвальдские сосны и ели – и снова черноморские волны, ветер на выжженной Дарсановской горе. А оно терпеливо ждало, царство родных запахов, раскаленных в солнце ветвей, оно дышало без нас, для нас, оно звало нас тарусским неслышным криком пароходным меж лугов над Окой… Как пахнет жара! Хватаем гущину травы руками, еле веря, что она – есть, мы забыли траву! Забыли стрекоз! Папоротники! Бузину, мяту, ромашку… Мы – молчим? Мы говорим несвязно? Счастливое лицо горбуньи смеется во всю ширь блаженства, длинные руки прижали к убогим плечам наши две головы. Никого вокруг нас. Мы заколдовали Массандру… Мы одни у детства в гостях!

Живя с мамой все время, мы не замечаем в ней перемены, которую, приехав, увидел папа. Ободряя ее, не показывая тревоги, уверяя ее, что она поправляется и что лето в Тарусе, на старой даче, принесет ей добро, он, однако, решил, что для переезда надо вызвать Тетю, и вскоре пришел ответ, что Тетя с радостью собирается к нам.

1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 239
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?