Нас позвали высокие широты - Владислав Корякин

Как обычно, меняемся на руле каждый час с соблюдением определенного ритуала: вахту сдал, вахту принял… Моя очередь заступать на руль. Убедившись предварительно в отсутствии опасности по курсу, со своего места впередсмотрящего на носу пробираюсь по жесткому брезенту, прикрывающему ящики и канистры, ближе к корме, чтобы откачать ручной помпой скопившуюся в шлюпке воду, которая грязной струйкой стекает за борт. Потом трясу очередную канистру, перемешивая бензин с маслом. Окончив эту предварительную процедуру, наклоняюсь к Троицкому, который демонстрирует мне карту, заскорузлым пальцем отмечая положение шлюпки, основные ориентиры на берегу, а также предполагаемые опасности. Кивок головой — согласие, легкое прикосновение к плечу — внимание. Гул мотора не мешает нашему общению, которому мы научились за четыре полевых сезона, когда все общее (работа, тревоги и ожидания), и только спальные мешки да нательное белье остаются у каждого в личном владении. Итак, вахту сдал, вахту принял…

Теперь Леонид Сергеевич повторяет мой путь, но в обратном направлении, чтобы приступить к обязанностям впередсмотрящего, застыв неподвижной угловатой глыбой на носу. Мне видно только его спину, обтянутую заношенной штормовкой с большим масляным пятном посредине. По силуэту нетрудно догадаться, куда он смотрит. Поднятая ладонь, что–то привлекло внимание моего напарника. Рука опускается, потом снова поднялась, легкое покачивание ладони — сигнал мне держать чуть левее от курса. Вот он поворачивает ко мне бородатую физиономию, растянутую в улыбке, разбитый ящик проплывает в метрах двадцати от борта. Против солнца он выглядит черным, и его нетрудно принять за верхушку скалы, затопленной морем.

Погода остается удивительно спокойной, но мы успели отвыкнуть от такого спокойствия, которое кажется нам подозрительным. Глубокая тишина повисла над фьордом, а поверхность воды напоминает масло. Может быть, Арктика пытается обмануть нас, затаив в засаде ветер, волнение и самый глухой туман? Пока не похоже, но… Я шарю гла–зами и ушами во всех трех измерениях, чтобы не пропустить затаившейся угрозы, беру на заметку самые незначительные, но подозрительные мелочи.

Пока море, видимость и небо, все сегодня за нас, даже не считая опыта. Чувствую в себе каждый мускул и не помню, чтобы когда–нибудь так отчетливо воспринимал окружающее. Густо–синие тучи над выходом из Ван—Кейлен–фьорда постепенно поднимаются, редеют, то и дело возникают куски голубого неба. Потом над гладью фьорда с одного гористого берега до другого перекинулась радостная семицветная радуга, как доброе предзнаменование. Всплывает множество фукусов, это надежный признак хорошей погоды, причем надолго. И еще медузы — сотни кремовых куполов раскачиваются на волнах, расходящихся клином от носа шлюпки. Ледники вокруг как на картинке, море исходит ласковой бирюзой, завораживает, пытается усыпить нашу бдительность, вот только расслабляться нельзя.

В заливе Решерш на месте прежней стоянки задержались ровно настолько, чтобы погрузить в шлюпку оставленное добро и дождаться нужного времени для форсирования пролива Мария. Оторвались от берега, тут же ощутив равномерные взмахи зыби, поднимавшие и опускавшие наше суденышко, словно на гигантских качелях. Это не опасно, хотя на открытом берегу беснуется накат, четко выделяющийся издали белой полоской у подножия мыса Мидтерхук, где я побывал совсем недавно. Там гладкий полукилометровый обрыв гранитов, кроваво–красный в солнечном освещении, падал в ярко–синее море из белых пушистых облаков. Чем ближе мы подходили к этой громаде, тем отчетливее становились белая полоса прибоя и сочные зеленые пятна мхов на каменных кручах.

Выжидая время, мы медленно продвигались вдоль обрывов Мидтерхука, и, казалось, до огромных всплесков наката можно было уже дотянуться рукой. Когда до высокой воды оставалось минут пятнадцать, я сменил на руле Троицкого и, прикинув время, дал полный газ и направил нос шлюпки с молчаливой застывшей фигурой прямо на середину открывшегося пролива. Мы учли все, что в нашем положении можно было учесть, и теперь нам предстояло убедиться в правильности наших оценок. Потом я увидел скалы Свартен в султанах бурунной пены, и теперь, кроме самого пролива, для меня уже ничего не существовало. Я пересел на самый транец, но это было не опаснее того, что ожидало нас в проливе, зато обзор по всем направлениям от этого только выиграл. Теперь я видел, как после удара о берег катятся отраженные волны и сталкиваясь, вздымают к небу свои белопенные гребни, красоту которых даже в нашем положении нельзя было не отметить.

Вот и сам пролив: узкая полоска свинцово–серой воды, зажатая в каменных обрывах с острыми угловатыми скалами посередине. Немного времени спустя мы увидали полосы сулоя, перекрывавших пролив целиком, там продолжали действовать приливно–отливные течения. Все здесь вызывало ощущение опасности, нараставшей вместе с течением. Отчетливо было видно, как прямо по курсу вставали острые мечущиеся гребни. Их нельзя было не узнать, клятые стоячие волны, бившие по корпусу шлюпки со всех сторон, даже в днище, без направления, без жалости и без пощады. Оставалось только сосредоточиться и быть готовым к любой неожиданности. На полном ходу мы вошли в первую полосу сулоя и стоячих волн, смягчая их удары резкими поворотами руля. Я ощутил, как шлюпку подхватило мощным течением и поволокло вперед. Резкие броски следовали один за дру–там. Наше суденышко ныряло то носом, то кормой, и мне оставалось его только удерживать на курсе, выжимая из мотора все силы.

Очередная полоса волнения. Выбираю узкий проход там, где потише, и тут же чувствую, как уходим от течения. Полегчало… Краем глаза успеваю отметить, как слева по берегу в гриве опадающей пены уползают за корму острые черные гребни скал Свартен. Пронесло… Теперь совсем близко берег Мидтерхука, от него несется к нам отраженная волна. Разворачиваю к ней шлюпку кормой. Зеленоватый, весь в пузырьках пены вал проносится с шипением под килем, креня наше суденышко на борт. Уже не опасно, но все–таки лучше отойти подальше от берега. А вот и последний ориентир в этой взбесившейся стихии — скала Эрта посреди пролива. Такой же рваный черный силуэт, укутанный в пену. Но волны там уже потише, океанская зыбь утихает, да и течению можно довериться, оно обходит скалу стороной. Еще не финал, но все идет по–нашему… Вот уже низкий песчаный мыс Мосенесет рядом, и вода вблизи него совсем тихая настолько, что не верится… Обогнули мыс, высадились на берег, не веря самим себе.

Сделали дело, теперь Свеагрува для нас не проблема, и мы не спеша можем обрабатывать горные ледники на севере Земли Натхорста, как еще одну деталь в общей мозаике оледенения Шпицбергена, в которой она займет отведенное ей место согласно концепции оледенения архипелага, которая с очередным маршрутом становится все надежнее. Тем более что границы питания на севере Земли Натхорста выше, чем на юге, не менее чем на сотню метров. Определенно постижение тайн оледенения Шпицбергена сопряжено с морскими приключениями, а Земля Натхорста, лишившись покрова таинственности, переходит в разряд обыденности, отчего становится грустно.

Дальнейший вояж не доставил особых чрезвычайных трудностей, и достижение Свеагрувы отражено в моем дневнике следующими строками:

«21.08.67. Свеагрува.