Время смеется последним - Дженнифер Иган

Недавно, когда он в какой-то связи упомянул эту поездку, Сьюзен посмотрела ему прямо в лицо и спросила своим новым солнечным голосом: «Ты уверен, что это была я? Ничего такого не помню!» — и жизнерадостно чмокнула его в макушку. Амнезия, подумал он. Зомби. Но только что ему пришло в голову, что Сьюзен попросту солгала. Он отпустил ее, чтобы сберечь себя — для чего? Он понятия не имеет для чего, вот что самое страшное. Но он отпустил ее, и она ушла.

— Ты еще здесь? — спросила Саша.

Тед промолчал.

Дверь распахнулась, Саша выглянула в коридор.

— Здесь, — сказала она с облегчением. Тед посмотрел на нее снизу вверх и ничего не ответил. — Входи. Если хочешь.

Он тяжело поднялся на ноги и вошел. Комната оказалась крошечная: узкая кровать и стол. Веточка мяты в пластиковом стаканчике на столе пропитывает все своим ароматом. Алое платье свисает с крючка на стене. Закатное солнце скользит по крышам домов и шпилям церквей, заглядывает в единственное окно. На подоконнике строй безделушек — память о путешествиях? Маленькая золотая пагода, медиатор для гитары, белая продолговатая раковина. В центре окна — подвешенное на ниточке проволочное кольцо, согнутое из плечиков для одежды. Саша, сидя на кровати, наблюдала, как он разглядывает ее скудные пожитки. Только сейчас Тед с беспощадной ясностью увидел то, чего не заметил вчера: как одинока его племянница в этом чужом мире. Одинокая девочка с пустыми руками.

— Я легко схожусь с людьми, — сказала Саша, будто уловив движение его мыслей. — Но получается ненадолго.

На столе лежала стопка книжек на английском: «Всемирная история за 24 часа». «Фантастические сокровища Неаполя». Наверху — истрепанный «Самоучитель машинописи».

Тед сел на кровать рядом с племянницей, обнял ее одной рукой. Сквозь твид ее плечи показались ему хрупкими, как ласточкины гнезда. У него больно защипало в носу.

— Послушай меня, Саша, — сказал он. — Ты справишься и одна. Но будет гораздо труднее.

Саша не ответила. Она смотрела на солнце. Тед тоже перевел взгляд на окно, на буйство пыльных красок. Тёрнер, подумал он. О’Киф. Пауль Клее.

Потом, двадцать с лишним лет спустя, уже после того, как Саша закончит университет и останется жить в Нью-Йорке; после того, как она разыщет через фейсбук своего бывшего университетского бойфренда и поздно (Бет уже почти потеряет надежду), но все же выйдет замуж и у нее будет двое детей, девочка и мальчик, немного аутичный; когда она станет как все и жизнь, наполненная заботами, будет держать ее в постоянном напряжении, Тед — давно разведенный, успевший стать дедушкой — приедет в гости к своей племяннице, в ее дом в калифорнийской пустыне. Он шагнет в гостиную, усеянную детскими вещами и игрушками, и сквозь стеклянные раздвижные двери увидит пылающий на западе солнечный диск. И тогда он на мгновение вспомнит Неаполь: как они с Сашей сидели в ее крошечной комнатке и он сперва удивленно, потом зачарованно смотрел на солнце, которое, докатившись наконец до середины ее окна, точно вписалось в тонкое проволочное кольцо.

Он обернулся к ней, улыбаясь. Ее волосы и лицо горели оранжевым светом.

— Нравится? — пробормотала Саша, глядя на солнце. — Это мое.