Что там, за дверью? - Павел Амнуэль

Я взял Каррингтона под руку, отвел в сторону и тихо сказал:

— Если я сейчас не закурю, со мной случится приступ стенокардии. Давайте выйдем в холл, вы не возражаете?

Каррингтону хотелось остаться и принять участие в разговоре, у него, конечно, было свое мнение, и я даже представлял — какое именно, потому мне и нужно было увести бывшего полицейского, чтобы дело, ставшее теперь для меня ясным, не запуталось окончательно. Вряд ли я мог сейчас хоть в чем-то убедить доктора и инспектора, но за душу Каррингтона я, пожалуй, мог еще побороться.

За дверью стоял санитар, проводивший нас равнодушным взглядом, в начале коридора, у выхода в холл дежурили двое полицейских, которые не обратили на нас с Каррингтоном ни малейшего внимания, а у палаты Нордхилла в глубине противоположного — мужского — коридора я заметил еще двух санитаров, сидевших на стульях перед дверью и о чем-то тихо переговаривавшихся. Больных, похоже, заперли в палатах, сестры милосердия удалились в свою комнату, даже из кухни не было слышно ни звука, хотя приближалось время обеда.

В холле мы сели в кресла, я набил табаком трубку и закурил, а Каррингтон вытащил из портсигара сигарету, но закуривать не стал, вертел сигарету в руке, потом сунул в угол рта и спросил:

— Вы что-нибудь понимаете во всем этом, сэр Артур? Признаюсь, я в полной растерянности. Не ожидал ничего подобного. Совершенно бессмысленное преступление.

— Если Нордхилл сумасшедший… — начал я.

— Он такой же нормальный, как мы с вами! — воскликнул Каррингтон. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что он стремился сюда, чтобы быть рядом с девушкой, которую… с которой… Он любил ее, вот что! Почему он ее убил?

— Нордхилл никого не убивал, — устало сказал я. — Все в этой трагедии вы переворачиваете с ног на голову.

— Но улики…

— Каррингтон, — сказал я, — позавчера вы пришли на мою лекцию и остались поговорить, потому что нашли в спиритизме смысл. Вы сами рассказали о делах, которые не смогли распутать только потому, что не верили в спиритизм. Вы были вчера на сеансе с участием Нордхилла. Вы, как и я, получили практически всю информацию об этом деле. Почему вы опять отправились искать убийцу там, где его никогда не было?

— Нордхилл…

— Нордхилл делал все, чтобы спасти Эмилию, вы это понимаете?

— Спасти? — иронически отозвался Каррингтон и все-таки закурил сигарету, сломав при этом не меньше трех спичек.

— Спасти, — отрезал я. — Он и вас предупреждал, помните? Когда говорил о том, что полицейские своими действиями в процессе расследования провоцируют убийц?

— Говорил, да. Вы полагаете, в этом что-то есть? То есть, конечно, он прав — расследование заставляет преступника совершать некоторые действия, часто — да что я вам говорю, сэр Артур, ваш Холмс поступал точно так же! — часто мы действительно провоцируем неизвестного убийцу на определенные действия, чтобы он выдал себя и тогда…

— Вот-вот, — прервал я слишком длинный словесный оборот Каррингтона, — я и говорю, что вы ничего не поняли из слов Нордхилла. Все слова интерпретируются так, как удобно слушателям. Даже когда говоришь «это зеленое полотно», остаются шансы быть понятым превратно. Но если все-таки понимать сказанное буквально? Верить, понимаете? Ни вы, ни Берринсон, ни тем более Филмер не поверили ни единому слову, сказанному Нордхиллом, а ведь он не лгал, он говорил только то, что думал и что знал…

— Изображая психически больного…

— Никогда и ничего этот человек не изображал. Он все время был искренен — и особенно тогда, когда находился в медиумическом трансе, уж в это время быть неискренним попросту невозможно, как невозможно приемнику искажать намеренно суть проходящей сквозь него радиопередачи!

Каррингтон поискал глазами пепельницу, обнаружил ее — медную тарелочку на длинной тонкой, похожей на ножку гриба, подставке — в противоположном конце холла и, нехотя поднявшись, перенес пепельницу и поставил ее между нашими креслами.

— Вы полагаете, что знаете правду, сэр Артур, — сказал Каррингтон, сбрасывая пепел. — Вы уверены, что знаете ее. Скажите. И главное: кто убил девушку, если это не Нордхилл?

— Майкл Шеридан, конечно, — я пожал плечами, а Каррингтон непременно поперхнулся бы дымом, если не держал бы в это время сигарету в пальцах.

— Кто? — переспросил он в изумлении.

— Шеридан. Вы сами рассказывали мне о его признании. Много лет назад он уже пытался это сделать, но тогда у него не получилось, и лишь теперь он смог привести свой план в исполнение.

— Шеридан? Это невозможно, сэр Артур! Во-первых, этот человек имел алиби четыре года назад. Во-вторых, он умер в Соединенных Штатах, и об этом я вам тоже рассказывал! Вы хотите сказать, что Шеридан на самом деле не умер…

— Да нет же! — воскликнул я, начиная терять терпение из-за недогадливости бывшего полицейского. Поистине, если у нас такая полиция, то неудивительно, что больше половины преступлений остаются нераскрытыми. Дело даже не в безнаказанности — преступника, убившего Эмму, ни один земной суд покарать уже не в состоянии, — но хотя бы понять происходящее (и происходившее всегда, во все времена человеческой истории!) мы должны. Должны, но не хотим. Хотим, но не можем. А если можем, то не верим сами себе, собственным глазам, собственным знаниям, собственному здравому смыслу, наконец.

— Нет, конечно, — сказал я спокойно, взяв себя в руки, потому что убедить Каррингтона я мог, только проведя его по всей логической цепочке, по которой прошел сам. Я хотел бы иметь рядом союзника — того единственного в этом мире человека, который, возможно, все понимает даже больше меня, наверняка больше, хотя — и это тоже возможно — не догадывается об этом, ведь понимание самых глубинных причин происходящих событий может быть и неосознанным. Я знал замечательную женщину, леди Лайзу, вторую супругу заместителя министра внутренних дел Эдвина Кроули — она умерла в прошлом году, и я безуспешно пытался вызвать ее дух на нескольких спиритических сеансах, где медиумы, судя по результатам, а точнее, по отсутствию таковых, оставляли желать лучшего. Леди Кроули понимала все, о чем ей говорили, до самой глубинной сути — это было очевидно, потому что сразу, не задумываясь, давала верные советы каждому, кто хотел эти советы получить. Но ни разу на моей памяти леди Кроули не смогла объяснить, почему она советует поступить именно так, а не иначе, почему полагает, что то или иное событие будет иметь именно эти, а не другие последствия. Она все понимала, но — чутьем, не имевшим ничего общего с рациональным рассудком. И сейчас в одной из комнат — в двух-трех ярдах от нас — томился человек, чье понимание реальности было столь же глубоким и столь же, по всей видимости, неосознанным.

— С позволения доктора Берринсона и инспектора Филмера, я бы хотел, чтобы мы с вами поговорили с Нордхиллом, — сказал я. — Если он ответит на несколько моих вопросов, то вы, дорогой Каррингтон, поймете, кто кого и за что убил. И как. И когда.

— Вы только что сказали, сэр Артур, — дипломатично заметил Каррингтон, — что считаете убийцей не Нордхилла, который имел все возможности это сделать, а Шеридана, который сделать этого не мог никак.