Что мы знаем друг о друге - Джеймс Гулд-Борн

Дэнни выглянул из-за занавеса. Пульс зашкаливал, и от каждого удара сердца грязный черно-белый мех дергался.

Мелькнул одинокий луч прожектора, из динамиков полилась музыка, и на четыре-пять секунд сцену залил яркий свет. Где-то в толпе Иван завопил так, словно Украина выиграла «Евровидение», а Мо засвистел так громко, что его слуховой аппарат забарахлил. Остальные смотрели только из необходимости, уверенные: никакое выступление уже не переплюнет поджигание судей силой мысли. Чем дольше сцена пустовала, тем больше зрители теряли терпение, и когда толпа уже была готова разразиться первыми криками недовольства, луч прожектора выхватил из мрака одинокий силуэт. Несколько секунд спустя он снова появился в белоснежной вспышке. Затем второй и третий раз, пока темп мелодии нарастал, а потом, когда вступление достигло апогея под дробь барабанных палочек и резко оборвалось звенящей тишиной, в свете прожекторов зрители увидели стоявшую посреди сцены фигуру. Кто-то прошептал: «крыса». Другие сказали: «енот». Еще прозвучал вариант «барсук». То тут, то там из толпы слышались разные вариации фразы «что за фигня?». Несколько детишек заплакали. Солист группы «Бог знает что» пробормотал что-то про дьявола. Никто не знал, на что они смотрят, но никто не мог отвести взгляд.

Дэнни замер от страха и уставился прямо перед собой. Он чувствовал себя так, будто впервые собирался прыгнуть с тарзанки, и чем дольше он так стоял, тем больше у него было времени представить все, что может пойти не так; наконец он вообще перестал понимать, как ему вообще могло прийти в голову отважиться на это.

Он попытался сдвинуться с места, но тело не слушалось. Он даже не чувствовал рук и ног, не говоря уже о том, чтобы начать танцевать. В голове мелькнуло: а не сердечный ли это приступ?.. Но нет; тогда Дэнни подумал, не изобразить ли его: упасть на пол и притвориться мертвым, пока за ним не придут с носилками. Прищурившись от яркого света, он смотрел на безликую толпу, надеясь, что где-то там прячется безумный снайпер, чья пуля избавит его от страданий. Но с каждой секундой становилось яснее: толпа вовсе не безлика. Он разглядел чьи-то очертания — сначала смутно, а потом отчетливо, как будто человек стоял прямо перед ним. Дэнни закрыл и снова открыл глаза, но Лиз никуда не делась. Она улыбалась ему, словно говоря: я в порядке, и ты в порядке, и все будет хорошо, если ты прямо сейчас соберешься и станцуешь, как никогда в жизни.

Именно так он и поступил.

Сначала он даже не осознал, что движется: тело перехватило у разума контроль, как пассажир — руль у мертвого водителя. Только услышав рев толпы, Дэнни понял: он танцует. Звук прошил его насквозь, как укол адреналина в задницу. Дэнни рассекал воздух, будто меч Зорро, и крутился, как флюгер во время урагана; разум воссоединился с телом, и теперь они работали в идеальной гармонии, чтобы исполнить такой танец, который стоил бы всего вложенного труда и терпения (в основном Кристаль), пота и слез (в основном Дэнни). Он не пропустил ни одного движения, даже во время лихорадочного крещендо, где часто ошибался во время репетиций, и просто искрился энергией; ему даже приходилось чуть замедляться, иначе он бы начал опережать музыку. Он не хотел останавливаться во время интерлюдии, хотя раньше не мог дождаться этих нескольких драгоценных секунд — перевести дух и быстро помолиться, чтобы хватило сил до конца номера. Но теперь интерлюдия казалась не передышкой, а помехой: Дэнни прервали, когда он только-только размялся, и вынудили ждать начала второй фазы, также известной как Гениальная идея Кристаль.

Встав посреди сцены — ровно там, где всего минуту назад он надеялся умереть страшной смертью, — Дэнни начал мысленный обратный отсчет, пока мелодия шла по нарастающей, готовясь к тяжелому спаду. Свет погас, и стробоскоп замигал так же, как на вступлении — его огни отразились в широко распахнутых от радостного волнения глазах зрителей: те смотрели на одиноко стоявшую на сцене панду и ждали ее дальнейших действий. И вдруг, совершенно невозможным образом, Дэнни понял: он не один.

— Готов? — спросил он у крохотной потрепанной версии самого себя, которая на миг показалась среди мерцающих огней. Кристаль клялась: обивку, снятую с диванчиков Фэнни, основательно продезинфицировали перед тем, как шить костюм. Но когда отец увидел, что Уилл лихорадочно чешется, будто сторожевой пес на блошиной ферме, он в очередной раз удивился, как Кристаль удалось его уговорить.

— Готов! — крикнул Уилл одновременно с первыми аккордами, и они начали танцевать, синхронно двигаясь, встряхиваясь, кружась и вышагивая по сцене, а зрители вопили так громко, что чуть ли не заглушали музыку. У пары было не так много времени на тренировки. Дэнни получил от Кристаль лишь одно указание: продолжать танцевать, когда появится Уилл, и сосредоточиться исключительно на собственном выступлении. Главная задача лежала на мальчике: ему надо было следить, чтобы его движения совпадали с движениями папы. Если тот танцевал быстрее — сын тоже ускорялся. Если медленнее — тоже притормаживал. Если бы папа упал в толпу головой вперед, Уилл бы нырнул следом, чтобы это выглядело как спланированное действие. Он готов был на все ради синхронности. Установка была далека от идеальной и держалась только на том, чтобы Дэнни не выходил за рамки сценария, но, несмотря на волнение (в том числе собственное), он двигался именно так, как надо, попадал в каждый такт до миллисекунды и не то что не падал со сцены — даже не приближался к зрителям. А если бы и упал, никто все равно бы не заметил: толпа танцевала.

Началась вторая и последняя интерлюдия.

— Где Кристаль?! — заорал Дэнни. Он не видел ее с тех пор, как она ушла из тента для артистов, и беспокоился, не случилось ли чего плохого — не с ней, а с теми, кто вздумал бы ей мешать.

— Что?! — Уилл принялся бешено чесать ягодицу.

— Кристаль! — Дэнни тяжело дышал и сильно вспотел. — Где она?!

— У тебя за спиной! — крикнул Уилл.

Дэнни обернулся, ожидая увидеть, как Кристаль ухмыляется из-за кулис, а может, даже показывает средний палец или сразу оба, но вместо этого обнаружил, что позади него на сцене выстроилось несколько девушек. Их глаза, губы и носы были выкрашены в черный, а остальное лицо покрывал белый грим. На них были одинаковые костюмы панды, а на головах — обручи с маленькими круглыми ушками. Сначала Дэнни не понял, которая из них — Кристаль, но панда в центре вдруг надула пузырь из жвачки.

— Потом объясню! — Разглядеть лицо Дэнни она не могла, но явно почувствовала его замешательство. — Действуй по плану и предоставь остальное нам!

Дэнни тупо кивнул, словно ему сообщили о смерти любимой кошки, хотя никакой кошки у него не было.

Повернувшись к зрителям, он глубоко вдохнул и задержал дыхание, готовясь к грандиозному финалу. У него горели легкие, мышцы дрожали при каждом движении, конечности казались тяжелее, чем сырые бревна, а между бедрами натирало так, что кожа там, наверное, теперь выглядела как фарш; но, когда мелодия пошла на спад в третий раз, он заглянул вглубь своей души, зачерпнул со дна последние силы и направил их на оставшиеся шестьдесят секунд. Запасы энергии почти исчерпались, но теперь он подпитывался от толпы: свист и радостные вопли заставляли Дэнни танцевать активнее, удваивать усилия и упорно идти вперед, не обращая внимания на то, что сердце вот-вот выскочит из груди, как пуговица, готовая отлететь от рубашки толстяка. Он вложил в танец все, что у него было, довел свое тело до предела и выжал еще чуть больше; поэтому, когда музыка подошла к концу, сразу после кульминации оборвавшись внезапной полной тишиной, он снова почувствовал желание схватиться за грудь и рухнуть на колени, но в этот раз по-настоящему.