Моя малышка - Мэри Кубика

По ночам мерзла под тонким лоскутным одеялом. Широкая футболка не грела. До утра тряслась и покрывалась гусиной кожей, а когда Джозеф задирал футболку, дрожала еще сильнее. Примерно тогда у меня появилась новая привычка – придумывать, как бы я убила Джозефа, если бы могла. Мысли о маме и придумывание разных «люблю тебя, как» сменились фантазиями о том, как расправляюсь с Джозефом. Сталкиваю с лестницы. Бью по голове сковородкой. Поджигаю дом, пока он спит. Ну допустим, и что потом?.. «Ненавижу тебя, как арахнофоб пауков». «Ненавижу тебя, как кошки собак».

Одним унылым зимним днем мы с Мэттью сели на автобус и поехали в библиотеку. Помню, что едва могла усидеть на месте от радостного предвкушения. Мэттью обещал научить меня пользоваться компьютером. Этого мне ни разу делать не приходилось.

Но не проехали мы и квартала, как Мэттью спросил, очень ли мне холодно. Когда ответила, что да, обнял за плечи и притянул к себе. Сразу почувствовала себя так, будто в автобусе никого нет, только мы двое. Единственное, что имело для меня значение, – теплая, сильная рука Мэттью, дарящая уверенность и чувство безопасности.

Смотрела в его карие шоколадные глаза, надеясь найти объяснение тому, что сейчас почувствовала. Внутри словно что-то растаяло, и руки стали будто желе. Однако Мэттью молчал, и по взгляду было непонятно, о чем он думает. Сидел и смотрел в окно с таким видом, будто ничего не заметил. Но все-таки остаток пути гадала – вдруг Мэттью ощутил то же, что и я?

Мы пришли в библиотеку и, придвинув два стула, сели за один компьютер. Мэттью начал показывать чудеса, которых я раньше не видела. Объяснил, что такое Интернет, и рассказал, что там можно прочесть и про планеты, и про животных, живущих в джунглях, и про пауков. Научил играть во всякие игры. А еще там, в Интернете, была музыка. Мы надели наушники, и Мэттью включил какую-то песню. Слишком громко, но мне это даже понравилось. Здорово было услышать бас-гитару так близко. А еще сразу вспомнила, как мама кружилась по комнате под песни Пэтси Кляйн.

Теперь мы с Мэттью часто ходили в библиотеку. Она стала нашим любимым местом. Там было тихо и тепло, за высокими стеклянными дверьми можно было надежно укрыться от холода и суеты. Библиотека была большая, этажа четыре или даже больше. Ее окружали небоскребы. Иногда мы с Мэттью просто катались на лифте – очень уж мне это нравилось. А еще много разговаривали. Мэттью не уставал повторять, что непременно заберет меня у Джозефа и увезет прочь из этого дома. Осталось только придумать, как это сделать. Тогда часто размышляла о жизни за пределами Омахи, но из-за этих мечтаний выносить Джозефа и Мириам становилось еще тяжелее. Больше всего на свете желала вырваться из стен их дома, но Мэттью говорил, что надо подождать. Сказал, что все устроит, и велел не беспокоиться. Вот я и не беспокоилась.

Но больше всего мне нравилось, когда мы вдвоем находили укромный уголок в пустом проходе между книжными стеллажами. Сидели на полу, вытянув ноги и прислонившись спинами к полкам. Листали книги и по очереди зачитывали интересные факты. Например: «Ты знала, что, если опустить в воду свежее яйцо, оно утонет, а тухлое всплывет?», «Ты знал, что человеческий мозг на восемьдесят девять процентов состоит из воды?». Совсем как в детстве, когда по ночам Мэттью проходил мимо моей комнаты.

В библиотеке прочла биографии Одри Хепбёрн и Пэтси Кляйн. Узнала много нового про место, где теперь живет Лили, – Колорадо. Оказалось, это тридцать восьмой штат, и через него проходит Континентальный водораздел. Нашла кое-что про Магнифисент-Майл, улицу, про которую любила говорить мама. Заодно прочла и про Чикаго, он же «город ветров», он же «город широких плеч».

– Ты знал, что название Магнифисент-Майл придумал Артур Раблофф в 1947 году? – поинтересовалась я.

Но Мэттью лишь спросил:

– Что такое Магнифисент-Майл?

А однажды, когда мы вот так сидели в пустом проходе, Мэттью нащупал мою руку в кармане оранжевой спортивной куртки и сжал ее. Конечно, Мэттью и раньше брал меня за руку – например, в автобусе или когда мне было страшно. Но на этот раз было по-другому, потому что я почувствовала: Мэттью почему-то тоже страшно. Ладонь у него была мокрая от пота. Как только его пальцы сжали мои, сердце у меня будто увеличилось раза в три. Казалось, вот-вот пробьет грудь. Я не понимала, что за чувства испытываю, и жалела, что некого об этом спросить. Больше всего хотелось бы излить душу маме.

Мы долго вели себя так, будто ничего особенного не происходит. Продолжали зачитывать друг другу факты из книг, перелистывая страницы свободными руками. Будто наши другие руки, крепко державшиеся друг за друга, были сами по себе. Но сердце все равно билось быстро-быстро, и сосредоточиться на том, что читаю, никак не удавалось. Потом Мэттью вдруг придвинулся ближе. Не заметила, как, но неожиданно его нога прижалась к моей. Он отложил свою книгу, и теперь мы с ним читали одну и ту же. Но я ни слова не понимала. Впрочем, я и не пыталась. Единственное, о чем могла думать, – близость Мэттью. Тут он повернулся ко мне и тихо произнес:

– Клэр…

Он почти прошептал мое имя. Не столько услышала его, сколько почувствовала дыхание Мэттью. Повернулась к нему. Лицо Мэттью было почти вплотную к моему. Дыхание наше смешивалось, носы почти соприкасались. Не знала, что делать – то ли наклониться еще ближе, то ли, наоборот, отпрянуть. Решение подсказало сердце. Я подалась к нему и прижалась губами к его сухим, потрескавшимся, но таким нежным и восхитительным губам. А когда ощутила его язык, почувствовала, как вся таю. И тогда поняла, что со мной происходит, – я люблю Мэттью.

Язык исчез почти так же быстро, как и появился. Мэттью торопливо отстранился, но руку мою не выпустил. Глаза забегали по строчкам книги. Мэттью начал смущенно читать вслух первое, что попадалось на глаза. Я даже не пыталась слушать. Все думала о его губах, языке и пальцах, по-прежнему сжимавших мои. Его вкус, его запах… так близко…

С тех пор в библиотеку мы ходили не только за тем, чтобы читать. Находили укромное местечко, и, укрывшись ото всех за высокими книжными шкафами, Мэттью приникал губами к моим губам, и языки наши соприкасались. Иногда он держал меня за руку, а иногда гладил мое лицо, плечи, грудь, бедра. Случалось, даже нырял под ярко-оранжевую спортивную куртку, и его холодные, робкие пальцы ныряли под единственный лифчик, который принес Джозеф.

Перед отлетом в Денвер на встречу с потенциальным клиентом приходится ненадолго заскочить в Чикаго. В мире инвестиций встречи лицом к лицу имеют огромное значение. У нас в фирме даже есть регламент, сколько таких встреч следует назначать в месяц. Двадцать. Так считает наш исполнительный директор. Двадцать личных встреч с клиентами. И хотя я в восьмистах милях от Чикаго провожу презентации, призванные убедить потенциальных инвесторов вложиться в акции, принадлежащие другому нашему клиенту, вынужден мчаться обратно на встречу с клиентом. Оттуда в тот же день полечу в Денвер, где снова присоединюсь к Тому, Генри, Кэссиди и остальной команде.

Из нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардиа вылетаю с утра пораньше, шестичасовым рейсом. Поэтому в Чикаго приземляюсь ровно в 7.28 по местному времени. Встреча назначена на девять. Едва успеваю получить багаж и взять такси до Лупа.