Турецкий горошек - Д. Л. Нельсон

– Ты и не пыталась удерживаться, – перебил меня Бен. – Когда я вошел в буфетную, то увидел, что она уже вооружилась вилкой. Я завопил: «Мама!»

Он вопит так же, как вопил в детстве. Босси подскочила и встала в стойку, готовая броситься на защиту в случае необходимости. Осознав, что все в порядке, она вновь улеглась и положила голову на лапы, но на всякий пожарный посматривала на нас.

– Мама была на втором этаже! – с театральной трагичностью восклицает Бен.

– Она не могла поверить, что я опустилась до такой низости, – замечаю я.

– Да, а я так расстроился, что укусил ее – маму, не Лиз, – хотя хотелось мне укусить Лиз.

– К тому времени, когда мама закончила отчитывать Бена за его кусачую выходку, я успела спрятать все следы преступления.

После ухода моего любимого вместе с братом в голове моей закружились видения вкусных кексов. Со всей быстротой, на которую я с моим обитателем была способна, мы находим рецепт. Аромат ванили и вкус взбитых с сахаром яиц порождает у беременных дам стойкое ощущение счастья. Выскоблив ложкой миску, я вычищаю ее пальцем, чтобы не пропало ни капельки теста.

Миска выглядит идеально чистой. Пока аромат выпекающихся кексов заполняет кухню, я растапливаю шоколад для подливки.

Вкус первого кекса потрясает сам по себе, но от него также попахивает детством: уютным домом после катания на коньках, складыванием картинок-загадок перед камином, когда занятия в школе отменялись из-за снегопада. Я усмехаюсь, вспоминая, какой потрясенной была физиономия одиннадцатилетнего Бена, когда я лопала его кексик.

Отмывая оловянные формочки от прилипших остатков кекса, я замечаю грязное окно над раковиной. Когда я его вымыла, мне бросились в глаза посеревшие занавески. На фоне чистого окна стала заметной также и грязь на полках. Я перемыла все, что там стояло. И протерла даже сами полки.

По телевизору началось «Колесо фортуны», но на сей раз стройность Ванны казалась менее важной, чем пыль под креслом. Я слышу, как один из игроков угадывает «Майкла Дугласа», и в этот момент замечаю, что пора почистить камин.

Копоть кое-где так въелась, что мне не удается оттереть его дочиста. Я залезаю внутрь камина. На меня валятся хлопья сажи.

Входит Питер. Из-за кирпичного свода до меня доносится его голос:

– Лиз? Ты где?

От неожиданности я вздрагиваю и, развернувшись, застреваю в камине. Я слышу его шаги, он останавливается перед камином.

– Санта Клаус, ты либо проспал полгода, либо прилетел на полгода раньше, – говорит он. – Может, объяснишь мне, зачем ты залезла в камин?

– Он грязный, – говорю я. – Свет просачивается внутрь через верхнее отверстие.

– Большинство каминов именно такие, – говорит он. – Ты будешь торчать там целый день?

– Вероятно. – Мне не хочется признаваться, что я застряла.

– Вероятно?

Когда я поворачиваюсь, пытаясь освободиться, меня всю осыпает сажей. Она уже насыпалась мне под лиф. Сажа на редкость едкая. Я чихаю. Вдруг он уйдет на работу, оставив меня?

– Я застряла.

Он пытается вытянуть меня за ногу. Не помогает.

– Повернись.

– Не могу.

– Где твои руки? – спрашивает он.

– Одна опущена вниз, другая лежит на животе. – Я стараюсь не поддаваться панике. Мое чихание провоцирует очередной черный снег.

– Ты можешь поднять платье? – спрашивает он.

Я ощупываю ткань на груди. Она легко поднимается.

– А зачем?

– Попытайся поднимать платье, одновременно опускаясь вниз.

Я стягиваю платье, приседая. Вроде бы получилось. Вся в саже с ног до головы я выползаю из камина. Он таращится на меня с открытым ртом. Потом он начинает смеяться, не тихим смехом, а раскатистым безудержным хохотом. Он подводит меня к зеркалу.

Я гляжу на свое отражение. И вижу некое странное подобие Майкла Джексона.

Черные следы отмечают мой путь от камина до зеркала в прихожей. Мои шлепанцы безвозвратно погибли. Питер подцепляет их ручкой метелки и бросает в мусорный контейнер.

– Прими душ. Я подожду на всякий случай и помогу тебе вылезти, чтобы ты не поскользнулась, – говорит он. Последние смешки еще душат его, пока он помогает мне залезть в ванну.

Мой толстый живот уже не смущает меня. Руки Питера тоже становятся черными. Он почесывает щеку, оставляя на ней черные полосы. Раздевшись, он присоединяется ко мне. Черные ручьи бегут между грудей параллельно коричневой полоске.

Я оглядываю себя, как зачарованная. Никогда в жизни, даже в детстве, я не была такой грязнущей.

Он намыливает руки, чтобы хорошенько вымыть меня. Я делаю то же самое с ним. Мыльная пена становится темно-серой от сажи.

Его пенис оживает. Взяв в руки гибкий шланг, я споласкиваю водой его пенис и, опираясь на руку Питера, опускаюсь на колени. Я беру в рот его орган. Он отвердевает. Я отстраняюсь, и он выбрасывает струю. Он помогает мне подняться на ноги.

Еще раз хорошенько намылив мое тело – пена уже стала почти белой, – он берет шланг и споласкивает меня. Его очередь опускаться на колени. Его язык выискивает такие чувствительные уголки, о которых я и понятия не имела. На нас низвергаются водные потоки. Его ласки троекратно доводят меня до оргазма.

– Да, такого сексуального приключения мы не забудем никогда, – говорит он, заворачивая меня в банную простыню с эмблемой «Кока-колы».

– Если не повторим в точности, – говорю я.

– Особенно оригинальное раздевание в камине.

Бен сказал Питеру, чтобы он не появлялся в киоске по крайней мере часа два. Я угощаю его кофе с кексами.

Мы болтаем легко и непринужденно, как в первые дни, когда я заглядывала в его киоск, чтобы перекусить салатом с лавашем.

– Извини, что я так ужасно вела себя последнее время, – говорю я.

– Я не выдержал бы, если бы ты была для меня лишь легким флиртом, – говорит он. Его волосы еще влажно поблескивают. – Или, вернее, я попросил бы тебя уйти, поскольку это мой дом. Но нам просто встретилось небольшое затруднение, через которое нужно было пройти. – Он берет последний кусочек кекса и шкрябает вилкой по тарелке, собирая остатки подливки. – Или даже полезно было пройти.

– Я понимаю тебя, – говорю я. Что-то мне хотелось сказать ему, какая-то мысль крутится у меня в голове, но я никак не могу связно сформулировать ее. Она с трудом пробивает себе путь.

– И я понял то, что ты доверяешь мне достаточно, чтобы быть самой собой, – говорит он.

Я киваю. Эта истина согревает меня в печали и в радости. В прошлом. И в настоящем.

Когда он собирается уходить, я вручаю ему пару кексов и баночку подливки для Бена. Я наливаю подливку в баночку из-под арахисового масла – в качестве запоздалого извинения за мой детский проступок.