Невинный, или Особые отношения - Иэн Макьюэн

Он пересекал двор восемьдесят четвертого дома. Только сегодня он нашел в себе смелость вернуться. Он стал подниматься по лестнице. Его руки опять сильно тряслись. Трудно было держаться за перила. На четвертом этаже он остановился. Правда была в том, что ему до сих пор не хотелось видеть Марию. Он не знал, что ей сказать. Он не мог лгать, что удачно избавился от ящиков. Говорить, где они находятся на самом деле, тоже было нельзя. Эго значило бы раскрыть секрет туннеля. Но ведь русским-то он сказал. Так что теперь мешает рассказывать об этом каждому встречному? Он подумал то же, что и прежде: раз он пока не в силах принимать решения, ему лучше помалкивать. Но, поскольку что-то сказать все равно придется, он скажет, что ящики на вокзале. Он покрепче сжал рукой перила. Но притворяться он сейчас тоже не сможет. Он пошел дальше.

У него был свой ключ, однако он постучал и стал ждать. Изнутри тянуло запахом сигарет. Он уже хотел постучать снова, но тут дверь отворилась, на площадку шагнул Гласс и, взяв Леонарда под локоть, отвел его к лестнице.

— Пока ты не вошел, — торопливо проговорил он — Нам надо установить, почему нас обнаружили, случайно или из-за утечки информации. Помимо всего прочего, мы беседуем со всеми неамериканскими женами и подругами. Не обижайся. Таков порядок.

Они вошли в квартиру. Мария встретила Леонарда на пороге комнаты, и они поцеловались сухими губами. Его правое колено дрожало, и он сел на ближайший стул. У его локтя на столе была полная пепельница.

— У тебя усталый вид, дружище, — сказал Гласс.

Он ответил сразу обоим.

— Я работал круглые сутки, — И потом только Глассу: — Надо было кое-что сделать для Макнами.

Гласс снял со стула пиджак и надел его.

— Я провожу вас, — сказала Мария.

Выходя, Гласс шутливо отдал ему честь. Леонард слышал, как он прощается с Марией.

Вернувшись, она сказала:

— Ты здоров?

Его руки по-прежнему лежали на коленях.

— Я не в своей тарелке, а ты разве нет?

Она кивнула. Под ее глазами темнели круги, у нее был такой вид, словно она давно не мылась. Он был рад, что его к ней не тянет.

— Я думаю, все обойдется, — сказала она.

Эта женская уверенность вызвала у него раздражение.

— Уж конечно, — ответил он. — Ящики в камере хранения на вокзале Цоо.

Она пристально посмотрела на него, и он не смог встретить ее взгляд. Она хотела что-то сказать, но передумала.

— Зачем приходил Гласс? — спросил он.

— Все было как в прошлый раз, только хуже. Уйма вопросов о моих знакомых, о том, где я провела последние две недели.

Теперь он посмотрел на нее.

— Ты не сказала ему ничего лишнего?

— Нет, — ответила она, но ее глаза смотрели в сторону.

Естественно, он не испытывал ревности, поскольку его не влекло к ней. Ему и так хватало переживаний. И все же он не удержался от привычной реакции. По крайней мере, это было хоть какой-то темой для разговора.

— Долго же он тут сидел, — Леонард кивнул на пепельницу.

— Да. — Она опустилась на стул и вздохнула.

— И снял пиджак?

Она кивнула.

— И он всего лишь задавал вопросы?

Через несколько дней ему предстояло покинуть Берлин, возможно, без нее, и вот как он с ней говорил.

Она перегнулась через стол и взяла его за руку, лежавшую на коленях. Он не хотел, чтобы она заметила дрожь, поэтому отнял руку почти сразу. Она сказала:

— Леонард, я правда думаю, что все обойдется.

Она словно хотела успокоить его одной лишь своей интонацией. Его собственный голос звучал насмешливо.

— Ну конечно. Пройдет несколько дней, пока они откроют ячейки, пока доберутся до нас, а ты ведь знаешь, что это неизбежно. Ты избавилась от пилы, и ножа, и ковра, и от всей одежды, которая была в крови, от ботинок и от газет? Ты уверена, что никто тебя не видел? Или меня, когда я уходил отсюда с двумя большими чемоданами или когда принес их на вокзал? А здесь все вычищено так, что ничего не унюхает даже тренированная собака? — Он понимал, что его несет, но не мог закрыть рот, — Разве мы можем быть уверены, что соседи не слышали драки? Будем мы наконец обсуждать, что скажем в полиции, чтобы не разойтись ни в одной мелкой детали, или будем просто сидеть тут и утешать друг друга?

— Я все убрала как следует. Не волнуйся. А наши ответы будут просты. Мы расскажем все как было, только без Отто. Мы вернулись сюда после ужина, легли спать, утром ты пошел на работу, а я взяла выходной и отправилась по магазинам, ты приходил на обед, а вечером поехал на Платаненаллее.

Это было описанием будущего, которое ждало их тогда. Счастливые влюбленные после помолвки. Теперь его естественность воспринималась как издевательство, и оба умолкли. Потом Леонард опять заговорил о Глассе.

— Он пришел к тебе в первый раз?

Она кивнула.

— Что-то он поторопился уйти.

— Не говори со мной так, — сказала она. — Тебе надо успокоиться.

Она дала ему сигарету и взяла сама. Вскоре он сказал:

— Меня отправляют в Англию.

Она затянулась и спросила:

— Какие у тебя планы?

Он не знал, какие у него планы. Его голова была все еще занята Глассом. Наконец он сказал:

— Думаю, нам стоит ненадолго разъехаться, чтобы привести мысли в порядок.

Ему не понравилось, как легко она согласилась с ним.

— Через месяц я могла бы прилететь в Лондон. Раньше не отпустят с работы.

Он не знал, насколько искренне она говорит и имеет ли это значение. Сидя рядом с пепельницей, полной оставленных Глассом окурков, он был не в силах думать.

— Послушай, — сказал он, — Я страшно устал. Ты тоже, — Он поднялся и сунул руки в карманы.

Мария тоже встала. Она хотела ему что-то сказать, но сдерживалась. Она казалась старше, ее лицо выдавало, каким оно будет спустя годы.

Они не сделали попытки продлить свой поцелуй. Затем он двинулся к выходу.

— Когда узнаю время рейса, я тебе сообщу.

Она проводила его до двери, и он не обернулся, спускаясь по лестнице.

Следующие три дня Леонард почти целиком провел на складе. Здание быстро пустело. День и ночь армейские грузовики вывозили мебель, документы и оборудование. Мусоросжигатель на заднем дворе работал без перерыва — трое приставленных к нему солдат следили, чтобы несгоревшие бумаги не уносило ветром. Столовая уже закрылась, и в полдень приезжал фургончик с сандвичами и кофе. В комнате записи еще трудилось человек десять. Они сматывали кабели и укладывали магнитофоны в большие деревянные ящики, по шесть штук в каждый. Вся секретная документация была эвакуирована в считанные часы после появления русских. Действовали по большей части молча. Это было похоже на выписку из негостеприимного отеля: все хотели как можно скорее позабыть печальный опыт. Леонард работал один в своей комнате. Все следовало внести в инвентарные списки и упаковать. Отчитываться полагалось за каждую лампу.