Рыжий дьявол - Михаил Демин

— А вы сами давно в инструкторах ходите? — поинтересовался я.

— Да не особенно, — ответил Миронов. И охотно рассказал мне, что он два года назад окончил Томский университет. Затем уехал в Москву, в Высшую партийную школу. А после нее, нынешней весною, был направлен в таежный город Енисейск. Направлен не зря, так как родом он оттуда, из тех самых мест. Можно сказать, коренной енисеец…

Мы снова выпили — теперь уже за «те самые места». И я проговорил, закуривая:

— Енисейск… Там ведь, кажется, золотые прииски?

— Большие прииски, — воскликнул Миронов, — старинные! Енисейск вообще один из самых старых сибирских городов. Заложен он был еще в тысяча шестьсот девятнадцатом году. А в середине прошлого века стал даже центром золотой промышленности. Его называли «Золотой столицей Сибири». В ту пору прииски Енисейской губернии добывали почти девяносто процентов всего сибирского золота О, Енисейск — городок знаменитый! О нем легенды по всему Северу ходят.

— Любопытно, — сказал я. — Так, значит, если бы я поехал туда, дело бы мне нашлось?

— Ну еще бы! Конечно. Но сначала все-таки расскажите, что же произошло в Туве, а?

Я посмотрел на него внимательно и понял: нет, ловчить здесь ни к чему, «делать голубые глаза» не стоит… И, собравшись с духом, поведал ему обо всем без утайки, обойдя молчанием лишь те обстоятельства, что были связаны с монгольским монастырем.

Миронов выслушал меня, не перебивая. И то, что он сказал затем, прозвучало весьма неожиданно:

— Стало быть, вы знакомы с Библией, разбираетесь в вопросах религии… Это неплохо! В нашем районе, видите ли, живет много староверов, кержаков и прочих религиозных сектантов. При Сталине их прижимали, преследовали. Мы же хотим, наоборот, наладить с ними добрый контакт.

— Ну, если говорить о сектантах, — отозвался я, — то тут я могу назвать себя знатоком. Когда-то я был тесно связан со староверами… Знавал также и хлыстов и скопцов.

— Тесно связан — это в каком же смысле? — насторожился он.

— В самом простом, невинном, — успокоил я его. — Жил в одних с ними краях, дружил кое с кем… Читал даже ихнюю литературу — «Соловецкие тетради», письма протопопа Аввакума… Не забывайте, я ведь литератор! Меня интересует многое.

— Да, вы, действительно, находка, — восхитился Миронов, — как сказали бы староверы: вас сам Бог послал! Такие люди нам нужны.

— Кому это — вам? — осторожно спросил я.

— Партии, — ответил Миронов, — ну, может, не всей партии, но нам — хрущевцам.

Я давно уже слышал о том, что в партийных рядах началась некоторая перетасовка. Придя к власти, Никита Хрущев решил опереться на молодых. И кое-где они уже начали активизироваться. И вот, наконец, впервые и совершенно случайно я встретился с одним из таких молодых хрущевцев.

И неожиданную эту встречу я склонен был сейчас расценивать как особую милость Судьбы.

С Судьбой у меня отношения всегда были странные, непростые. Она, как известно, никогда меня не баловала. Она ничего мне не дарила. Она вечно создавала вокруг меня ситуации бедственные, крайние, вела меня как бы по краю катастроф.

Да, она не баловала меня, но и пропасть тоже не давала! И всякий раз, когда я оказывался в скверном положении, она вдруг посылала мне неожиданную помощь, поддержку.

— Значит, по рукам? — сказал я.

— По рукам, — кивнул Миронов.

— И когда же мне отправляться?

— Да чем скорее, тем лучше… Завтра я сам туда возвращаюсь. Хотите, поедем вместе?

На следующий день я сдал в издательство гранки, получил аванс, первый в своей жизни аванс за книгу! — и отправился вместе с Мироновым в путь.

…Но тут я хочу, забегая вперед, сказать несколько слов об этом новом моем приятеле. С Андреем Мироновым мы впоследствии довольно часто виделись. Человек он был вполне интеллигентный, начитанный, знающий и любящий поэзию. И по всем своим данным, по душевным качествам он, право же, никак не походил на партийного функционера. Уж очень был он прост… Я быстро подметил это и с любопытством наблюдал за его карьерой. Мне казалось чудом, что такие, как он, люди могут пребывать в партийно-чиновничьей среде. Ведь данная среда — особая, очень сложная, исполненная хитросплетений, странностей и интриг. Там, в закулисном сумраке, идет постоянная, незримая война; война всяческих мелких группировок, блоков, объединений. Война за места, за продвижение, за власть… В замкнутом этом мирке следует держаться настороже и всегда быть готовым к отпору. Ибо там не жалеют друг друга и не прощают слабостей. Ну, а интеллигентная мягкость и простота Миронова являлась, конечно же, явной слабостью. Таков был один его недостаток. Но имелся и другой, гораздо более серьезный, — независимость суждений и рискованная широта взглядов… Это уже должно было вызывать противодействие всей среды в целом! И впоследствии я напоминал ему об этом, предупреждал его. Но приятель мой всякий раз отмахивался беспечно: «Чепуха. К чему нам осторожничать? Сила — за нами! Мы же ведь олицетворяем новое время. Время всеобщей демократизации».

Странно, он как бы не замечал реальности, не понимал того, что старые сталинские кадры чрезвычайно сильны и опытны. И у чиновничьей рутины глубокие корни. И небольшая кучка молодых реформистов все равно нипочем не смотла бы сейчас одолеть эту рутину. Слишком мало их еще было.

Естественно, они рассчитывали на поддержку своего лидера, Хрущева. Но тот и сам помаленьку начал ими тяготиться; очень уж многого они хотели, на многое посягали. Да и спешили чересчур…

И в общем-то, почти никто из них не удержался, не сделал карьеры. Новая эта волна поднялась и опала, не оставив заметного следа.

Своего апогея волна эта достигла во время нашумевшего партийного съезда, на котором Никита Хрущев выступил с критикой сталинского режима, а опала она и окончательно сошла на нет сразу же после трагического венгерского мятежа 1956 года, породившего весьма суровую реакцию.

Об этой реакции я расскажу позже, здесь же отмечу лишь одну подробность, связанную с неудачей, постигшей моего приятеля. Деталь эта анекдотична, нелепа. На первый взгляд она может даже показаться неправдоподобной…

Готовилось большое совещание партработников, на котором должны были присутствовать представители Москвы. И наши прогрессисты решили воспользоваться случаем и дать сокрушительный бой бюрократам. Договорились они так, что Миронов выступит с докладом, а друзья, сидящие в зале, шумно поддержат его.

Друзей было пятеро. Немного, конечно. Но ведь главное в таком деле — начать! Главное — взбудоражить толпу, создать нужную атмосферу в зале.

Итак, совещание началось. Проходило оно в помещении городского клуба. И дождавшись своей очереди, Андрей Миронов взошел на трибуну. Неторопливо разложил перед собою бумаги. Пошуршал ими. Откашлялся. Начал было говорить — и вдруг осекся.