История альбигойцев и их времени. Книга вторая - Николай Осокин

Мы должны остановиться на последнем, только что упомянутом проявлении протеста. Когда состав деятелей инквизиции увеличился, то при главных трибуналах, вроде римского, миланского, тулузского, на некоторых членов была возложена обязанность просматривать еврейские и латинские сочинения, появившиеся в публике, особенно богословские. Если при прочтении открывалось что-либо еретическое, темное или подозрительное, а в еврейских книгах кощунство над Христом, Богоматерью и католиче ской Церковью, то цензор передавал книгу в трибунам Там ее просматривали снова, и почти всегда этот про смотр заканчивался цензурным постановлением. Оно было трех родов: книга воспрещалась безусловно, допускалась с некоторыми исключениями и тогда следовало подроб ное перечисление не пропущенных мест, или допуски лась к обращению после исправления.

Каждый год в Риме составляли список книг, осужден ных где бы то ни было. Во всех городах, на публичных местах, вывешивали этот список, и если кто осмеливался после того иметь одно из поименованных сочинений, то ему нельзя было миновать знакомства с инквизиционным трибуналом. Конечно, автору прежде всех грозила эта участь, с самыми тяжелыми последствиями, но до этого доходило редко. Книги чаще всего были анонимные. В противном случае автор скрывался куда-нибудь от зорких взоров местной инквизиции и менял имя.

Трогательная забота инквизиции о чистоте веры простиралась даже на Отцов Церкви; и из них, определением трибуналов, часто вырывали целые страницы, особенно если они не были благоприятны святому учреждению или порядкам, господствовавшим в известной стране. Первая инквизиция преследовала по сохранившимся сведениям только в пределах одной Ломбардии: Талмуд, сочинения францисканца Раймонда Луллия, доминиканца Раймонда Тарраги, обратившегося из иудейства и толковавшего о вызывании духов, каталонского врача Вилланова, визпч неров Гонзальви де Куэнца и Николая Калабрийскою, лично видевших дьявола не один раз, и Бартоломея Женовеса, предсказывавшего пришествие Антихриста. Некоторые из авторов пострадали лично. Трудно было лишить инквизицию книжной цензуры. Понятно, как она дорожила этим правом. Государственная власть долго боролась за цензуру с инквизицией и получила ее себе в наследие. Но еще в 1605 году кардинал Бароний писал королю Фридриху III, что папа и инквизиторы единственные законные судьи книг...

Все приведенные категории преступлений судились трибуналом тем способом, который в своих основаниях и последствиях губил всякую идею права и лишь внушал целым поколениям страх к так называемому инквизиционному процессу, особенно тогда, когда он, не ограничиваясь церковной средой, стал применяться ко всем уголовным преступлениям.

Трибунал был двух видов— постоянный и подвижный. Скажем сперва несколько слов по поводу последнего. Вот ересь проникла в небольшие города и селения. К священнику прихода, где появились еретики, являлся с предписанием орденского провинциала монах. Он чаще всего был доминиканцем, иногда францисканцем; обыкновенно — человек средних лет, с замечательным даром слова. Его сопровождают секретарь, два мирянина в черном платье и иногда несколько вооруженных людей, тоже с крестами на груди. Он велит священнику собирать прихожан. В своей проповеди он говорит о высоком значении Римской Церкви, об обязанностях истинных католиков перед самим собой, Святейшим отцом и Богом. Он объявляет себя инквизитором и читает текст присяги, которую должны повторять за ним все присутствующие. Они обязываются защищать Римскую Церковь и доносить об еретиках. Увещание монаха действует на трусов и фанатиков, которые в тот же день делаются доносителями на подозреваемых лиц. Инквизитор сперва расспрашивает доносчиков порознь, а потом велит привести обвиненных. Каждого без свидетелей спрашивают об его религиозных убеждениях. Допрашиваемый или путается, или откровенно заявляет свою ересь. Его показания записывает нотариус. Если обвиненный отказывается говорить, то после угроз прибегают к пытке, к которой искусно приступают те самые люди, которые с ним прибыли....

Гораздо торжественнее появление инквизиторов в столице или большом городе, где они учреждали свою постоянную резиденцию и откуда распускали свои сети на прочие местности. Их обыкновенно двое: один доминиканец, другой минорит. Доминиканец пользуется некоторым преимуществом. Оба имеют папские полномочия. Они начинают свою деятельность тем, что отправляют письмо к самому государю или местному феодалу и представляются архиепископу или епископу. Последний обыкновенно закрывал свой судебный трибунал с прибытием особых судей и становился номинальным председателем инквизиционного трибунала. Он, конечно, обещает утверждать своей скрепой их приговоры (76). Вступать в борьбу с такими гостями было бы и бесполезно и небезопасно. Король обыкновенно велит написать циркуляр всем своим наместникам, чиновникам, магистратам с приказанием содействовать инквизиторам, арестовывать всякого, на кого они укажут, наказывать, как они определят, и ссылать всякого туда, куда они назначат. Магистраты городов обязаны готовить им помещения и снабжать всеми удобствами в случае переездов их самих или их помощников. Наместник королевский или начальник города лично являлся к прибывшим, приносили Евангелие, и, склоняясь в прах пред могуществом Церкви, он клялся над ним, что будет исполнять приказания инквизиции, — иначе ему грозило отлучение и отрешение от должности. Инквизитор предлагал ему пригласить нескольких выборных и благонадежных горожан для присутствия в трибунале и дать стражу, если в городе нет ассоциации или «Воинов Христа». В ближайший праздник в кафедральном соборе происходило торжественное богослужение.

Скромный доминиканец всходит на кафедру и со страстным убеждением, с каким-то фанатизмом взывает покаяться всех неверующих и заблуждающихся, пока есть время. Потом читают присягу доноса. Инквизитор объявляет, что если еретики или уклонившиеся в чем-либо от истинной веры явятся добровольно в трибунал и искренно покаются, то будут подвергнуты лишь простому церковному покаянию, но что если в продолжение месяца на них последуют доносы, то с ними поступят по всей строгости инквизиционных законов.

Целый месяц таким образом принимались доносы от всякого, кто желал погубить или оклеветать своего врага. Подсудность преступлений была широкая. Нельзя было ручаться, что самые благочестивые католики свободны, например, от обвинения по третьей статье. Для ненависти существовало непочатое поле. Наставало время сикофантов, и никогда в городе не развивалась в такой степени деморализация, как в эти дни. Даже лучшим людям приходилось лицемерить и лгать. Какая-то свинцовая тяжесть чувствовалась в воздухе. Все показания записывались в книгу с обозначением доносчиков. Если кто-либо из обвиненных являлся раньше истечения месяца и сознавался в ереси или в сочувствии к ней, то донос не имел значения. Но вот прошел установленный срок. Всех доносчиков приглашали в трибунал, каждому из них объяв ляли, что процесс по доносам может производиться двояким образом: обыкновенным обвинительным порядком и инквизиционным, и предлагали выбрать один из них. В первом случае, в случае неосновательности обвинений, грозило наказание, по законам римским и обычным при суждаемое клеветникам. Надо было иметь несомненную уверенность в правоте своего обвинения и в силе наличных фактов, рассчитывая погубить врага без собственного риска. Потому немногие соглашались на такой процесс. Большинство всегда предпочитало инквизиционный путь. Обыкновенно обвинители отвечали, что они не могут ручаться за достоверность всех имевшихся у них обвинений, что обвиняемый, может быть, и не еретик и слухи, которые ходят про него, может быть, и несправедливы, что главным побуждением к их доносу было не что иное, как боязнь не исполнить повелений святого престола, что лишь потому они передали такие слухи, что они не желают рисковать своею участью, и потому просят скрыть свои имена. В подтверждение же своих обвинений они могут представить свидетелей.