Беглянка - Элис Манро

Значит, она поверила в него без достаточных оснований. Но не ошиблась.

Мастерская с магазинчиком и впрямь находилась в жилом доме. На торговой улице, сплошь застроенной магазинами, это узкое кирпичное здание выглядело пережитком прошлого. Входная дверь, две ступеньки, окно ничем не отличали его от самых обычных домов, но в окне были выставлены затейливые часы. Отперев дверь, он не стал переворачивать табличку «Закрыто». Юнона оттеснила их обоих, чтобы прошмыгнуть в дом первой, и ему опять пришлось извиняться.

– Хочет убедиться, что в доме нет посторонних и все вещи на месте.

Все свободные поверхности на первом этаже занимали часы. В корпусах из темного и светлого дерева, с нарисованными фигурками и золочеными крышками. Они громоздились и на стеллажах, и прямо на полу, и даже на прилавке. А за прилавком, на скамеечках, стояли разобранные часовые механизмы. Юнона ловко проскользнула между ними и затопала по невидимой лестнице.

– Интересуетесь часами?

Робин, забыв о вежливости, бросила «нет».

– Ладно, тогда и расхваливать товар не придется, – сказал он и повел ее туда, где исчезла Юнона, – мимо какой-то двери (очевидно, за ней скрывалась уборная) и вверх по крутой лесенке. Та вела в кухню, сверкавшую чистотой и порядком; Юнона, виляя хвостиком, поджидала у красной миски.

– Потерпи, – сказал хозяин. – Да. Терпи. Видишь, у нас гости.

Он сделал шаг в сторону, пропуская Робин в большую гостиную с голым дощатым полом и с жалюзи (но без занавесок) на окнах. Вдоль одной стены стояла стереосистема, у противоположной стены – диван, по всей видимости раскладной. Пара брезентовых стульев, книжный шкаф с книгами на одной полке и аккуратными стопками журналов на всех остальных. В пределах видимости – ни картин, ни диванных валиков, ни безделушек. Приют холостяка, где нет ничего лишнего, зато все продумано и дышит определенным аскетическим довольством. Совсем не похоже на единственную холостяцкую квартиру, где бывала Робин, – жилище Уилларда Грига, больше похожее на заброшенный бивуак среди мебели покойных родителей.

– Куда желаете присесть? – спросил он. – На софу? Там удобнее, чем на стульях. Я принесу вам чашку кофе, вы тут посидите, я тем временем приготовлю ужин. Что вы обычно делаете после спектакля, перед отъездом домой?

– Гуляю, – ответила Робин. – Захожу куда-нибудь перекусить.

– Значит, все как сегодня. Вам не скучно ужинать в одиночку?

– Нет, я вспоминаю спектакль.

Кофе оказался очень крепким, но она быстро привыкла к его вкусу. У нее и в мыслях не было пойти на кухню и предложить свою помощь, как она поступила бы в гостях у женщины. Поднявшись со своего места, Робин почти на цыпочках пересекла комнату и взяла первый попавшийся журнал. Но сразу поняла, что читать не сможет: все журналы, напечатанные на дешевой, грубой бумаге, были, как выяснилось, на непонятном языке, который она даже не сумела распознать.

Более того, положив журнал на колени, Робин отметила, что многие буквы ей вообще незнакомы.

Хозяин принес еще кофе.

– Что я вижу, – сказал он. – Неужели вы читаете на моем языке?

В его словах прозвучал сарказм, однако при этом мужчина отвел взгляд. Создалось впечатление, будто у себя дома он вдруг засмущался.

– Даже не представляю, что это за язык, – ответила Робин.

– Сербский. Или, как еще говорят, сербохорватский.

– По названию вашей страны?

– Моя страна – Черногория.

Робин пришла в замешательство. Она не знала, где находится Черногория. Рядом с Грецией? Да нет… там Македония.

– Черногория входит в Югославию, – сказал он. – По крайней мере, нам так внушают. Мы же сами другого мнения.

– Не думала, что из этих стран можно выезжать, – призналась она. – Из коммунистических стран. Не думала, что вы можете, как все, просто взять да и уехать на Запад.

– Ну почему, можем. – Он говорил так, словно этот вопрос его не особо интересовал или выветрился из памяти. – Можем, было бы желание. Я уехал лет пять назад. Вскоре вернусь, а потом, вероятно, уеду снова. Мне нужно на кухню, а то вы останетесь без ужина.

– Еще один вопрос, – задержала его Робин. – Не могу разобрать эти буквы – почему? Вернее, что это за буквы? Ваш алфавит?

– Это кириллица. Алфавит вроде греческого. Всё, у меня там пригорит сейчас.

Держа на коленях эти диковинные письмена, Робин подумала, что ее окружает чужой мир. Кусочек чужого мира на стратфордской Дауни-стрит. Черногория. Кириллица. От своих бесцеремонных расспросов она смутилась. Надо же, сделала из человека подопытного кролика. Она решила поумерить любопытство, хотя на языке уже вертелось множество новых вопросов.

Внизу разом забили все часы – или так показалось. Уже семь.

– А другие поезда есть, попозже? – крикнул он с кухни.

– Только один. Без пяти десять.

– Может, на нем и поедете? Домашние не будут тревожиться?

Она сказала, что нет. Джоанна будет ворчать, но тревожиться – вряд ли.

На ужин он приготовил не то рагу, не то густой суп в горшочке, а к нему подал хлеб и красное вино.

– Бефстроганов, – объяснил он. – Надеюсь, вам понравится.

– Вкуснота, – ничуть не покривив душой, сказала Робин. Насчет вина у нее не было такой уверенности: она предпочитала что-нибудь послаще. – Это ваше традиционное блюдо?

– На самом деле нет. Черногория не славится своей кухней. Мы не кулинары.

Тут грех было не спросить:

– А кто вы?

– А вы кто?

– Канадка.

– Да нет. Вы-то чем славитесь?

Робин смешалась, почувствовала себя идиоткой. Но все же рассмеялась:

– Не знаю. Наверное, ничем.

– Черногорцы – мастера кричать, вопить и драться. Они – как Юнона. Требуют дрессировки.

Он встал, чтобы включить музыку. Не стал спрашивать о ее вкусах, и Робин вздохнула с облегчением. Ей не хотелось отвечать на вопрос о любимых композиторах, поскольку на ум приходили только Моцарт и Бетховен, да и то она бы не поручилась, что отличит одного от другого. На самом деле она любила народную музыку, но побоялась, что он сочтет такой ответ банальным и снисходительным – подумает, что она хочет выказать интерес к Черногории.

Зазвучал какой-то джаз.

У Робин никогда не было возлюбленного, даже друга. Так уж сложилось… вернее, не сложилось – почему? Она не знала. Конечно, на ней была Джоанна, но ведь другие девушки как-то изворачивались, хотя многим жилось нелегко. Дело, видимо, заключалось в том, что она в свое время не проявила должной настойчивости. В ее родном городке девушки заводили серьезные романы еще в школе; некоторые даже бросали учебу и выскакивали замуж. А девушкам из семей другого круга – тем немногим, чьи родители могли оплатить их обучение в колледже, – перед отъездом полагалось расстаться со школьными дружками, чтобы подыскать для себя более перспективные варианты. Брошенные юноши были нарасхват, и девушки с замедленной реакцией рисковали остаться на бобах. За определенной возрастной чертой все прибывающие в город молодые люди оказывались женатыми.