Холодный город - Холли Блэк

Итак, это комната женщины… Вероятно, вампира. Хозяйки здесь нет. И вряд ли она вернется. Элизабет. Должно быть, это комната Элизабет. Это ее картина, ее украшения и платья. Люсьен разрешил Габриэлю приковать Тану в спальне вампирши, которую любил и которую убил на глазах толпы.

Это было жуткое открытие. Еще более жуткое от ощущения, что она вроде как… заменила Элизабет. Как будто девушка, прикованная к постели – почти то же самое, что и другая, спящая в ней. Да, что бы Габриэль ни говорил и как бы она не чувствовала себя рядом с ним, глупо рассчитывать на его доброту. Он безумен и кровожаден, его настроение постоянно меняется…

Тана встала на колени и, борясь с головокружением, попыталась освободиться от наручника, прижав большой палец к ладони. Она помогала себе свободной рукой, надеясь, что тот, кто приковал ее, был небрежен.

Бесполезно. Кисть не пролезала.

Она ощупала цепь и сами браслеты в надежде найти механизм, который позволил бы их снять – как на игрушечных наручниках. Ничего. Тана понимала, что шансов у нее не было, но нужно было хотя бы попытаться.

Потом она обратила внимание на медное изголовье. Теперь, сидя на кровати, она могла бы соскользнуть с нее и встать на ноги, отодвинув прикроватный столик. А тогда можно открутить шарик с опоры и снять наручник с кровати. Что ж, можно рискнуть.

Столик легко отъехал в сторону, несколько книг упало на пол. Тана опустила на пол босые ноги. Постояв немного, чтобы восстановить равновесие, она стала откручивать медный шарик. Тот начал поворачиваться с пронзительным металлическим скрежетом.

Забравшись обратно на кровать, Тана сняла браслет наручников с высокой медной опоры. Ее все еще удерживала трубка, соединявшая катетер в руке с пластиковым мешком на стене. Внимательно осмотрев ее, она поняла, что сможет отсоединить трубку только в том месте, где та подходила к локтю. Когда она сделала это, физраствор полился на кровать и на пол.

Нетвердыми шагами Тана подошла к своей сумке, нашла метку и убрала ее в медальон на ожерелье. Проверила, надежно ли он закрыт, чтобы больше не потерять свой пропуск из Холодного города.

Роясь в сумке, Тана заметила под кроватью ящик из полированного дерева. Вытащив его, она обнаружила, что у него нет крышки. Внутри на синем бархате лежали арбалет и несколько кинжалов с деревянными лезвиями, источающими аромат розового масла. Судя по всему, Элизабет не слишком доверяла другим вампирам, живущим в особняке. Тане захотелось взять один кинжал, но вряд ли ей удалось бы объяснить, почему она пробирается по дому с оружием в руках. Она заставила себя встать и подойти к двери, не поскользнувшись в луже, растекающейся на полу.

Ее охватила дурнота. Опустив глаза, Тана увидела, что новое белое платье покрыто грязью и запекшейся кровью. Сандалий на ногах не было. Это даже смешно. Любое красивое платье, которое она надевает, очень быстро приходит в негодность. Смешно, но не очень.

Глядя на дверь, Тана с удивлением обнаружила, что запирающий механизм находится внутри, хотя Габриэль повернул ключ снаружи. Нужно только отодвинуть защелку, и дверь откроется. Логично, если это была комната Элизабет. Она могла запираться на время сна, но вряд ли кто-то попытался бы сделать ее узницей в собственной комнате. Это означало, что Габриэль не собирался лишать Тану свободы. Замок был нужен для того, чтобы защитить ее от других обитателей дома.

С этой мыслью она вышла в коридор.

Приглушенный свет лился через разноцветные стекла, похожие на панели на потолке зала, где бушевал Вечный бал. Пройдя сквозь них, солнечные лучи становились безопасными для вампиров. Вечеринка закончилась, но в доме еще оставались люди, спавшие на ступеньках и скамьях. Тана шла мимо них, но те, кто не спал, даже глазом не повели при виде ее пропитанной кровью одежды.

У нее свело желудок. Она чувствовала густой запах темной крови, пульсировавшей под их кожей, чувствовала исходящее от них тепло. Тана глубоко вздохнула и вздрогнула от голода.

По эту сторону могилы мы изгнанники, по ту – граждане.

Генри Уорд Бичер

Жила-была маленькая девочка, которая соврала брату подруги, и тот отвез ее на автовокзал.

Она взяла с собой бутылку апельсиновой газировки, пятьдесят долларов (половину мелочью), босоножки со стразами и мобильный телефон.

Он думал, что помогает.

Она тоже.

Смерть – гостя свыше – жду я давно,

Пусть пьет она кровь мою, как я – вино.

Уильям Уинтер

Прогулка по особняку Люсьена Моро напомнила Тане ужасное утро на ферме Лэнса. Как и тогда, она была единственной, кто двигался в доме. Где-то вдалеке фоном звучала музыка, как телевизор в то утро. Тела спящих, лежащие повсюду, напоминали трупы ее одноклассников, валявшиеся на полу. Но эти ребята просто вырубились. И сейчас она была чудовищем, идущим среди них.

Тана прошла через бальный зал с высоким стеклянным потолком, где на столах все еще лежали остатки еды и начинали портиться под приглушенным светом солнца. Куски тортов и половинки тарталеток, покрытые блестящими фруктами. Нарезанное мясо и багеты, похожие на колья. Наполовину очищенные апельсины, над которыми жужжали мухи. Опрокинутые вазы с засахаренными розовыми лепестками. Тана не ела уже много часов, но от вида всего этого ее замутило. Она прижалась к стене, чувствуя, как тело сотрясает дрожь. Внутри словно застывал лед.

Интересно, Валентина еще здесь? Она вспомнила, как слышала ее голос, приходя в себя, вспомнила холодный бетон и сталь, которой коснулись кончики пальцев. Наверное, это был подвал. Но не приснилось ли ей все это?

Тана продолжала идти мимо гостиных и туалетов, мимо кухни с блестящей посудой, мимо каморки дворецкого, набитой старинным оружием. В конце концов она нашла альков с дверью, за которой вниз уходила винтовая лестница. Каменные ступени под ее босыми ногами были почти ледяными. Она чувствовала, как холод поднимается по ногам к животу и выше, чтобы заполнить ее по самое горло льдом, который никогда не растает.

Тана оказалась в огромном подвале. Вдоль одной стены шли деревянные стеллажи, уставленные бутылками вина. Вдоль другой было двенадцать больших камер, из которых доносились запахи пота, разгоряченных человеческих тел и крови. В камерах сидели девушки и юноши – все красивые, все не старше двадцати.

Большинство из них спали на каменном полу, завернувшись в одеяло и положив голову на свернутую одежду либо рюкзак. Те, кто сидел в камерах поодиночке, были в намордниках. Некоторые лежали под капельницами с физраствором, вроде той, которая свисала с гвоздя в комнате Элизабет двумя этажами выше. Три девушки бодрствовали: одна тихо плакала у самодельного туалета, две играли в кости.

Тана подумала об инфицированных парнях и девушках, которых она видела прошлой ночью прикованными к стене. Сначала она решила, что это свежая порция, а те, наверху, уже мертвы. Но теперь поняла, что Люсьен, должно быть, держит их тут неделями, месяцами – столько, сколько ему нужно. Любой источник крови невероятно ценен. Те, в намордниках, наверное, инфицированы. Их накачивают наркотиками, и день за днем они проводят в беспокойных, кровавых снах.