Простушка. Лгу не могу - Коди Кеплингер

– Так это у меня проблемы?

– Ты уже позвонил отцу, Райдер?

– Какое это имеет отношение к…

– Еще какое, – выпалила я. – Когда мы начали общаться, ты боготворил отца. И ненавидел маму за то, что она разлучила вас. Но, как только ты узнал, что и он не без греха, ты дал задний ход. Решил, что теперь мама святая, а твой отец – худший из всех, кто живет на земле.

– Мои родители не имеют с этим ничего общего, – сказал он.

– Райдер, ты поднимаешь людей на пьедестал. Убеждаешь себя, что они безупречны. Не замечаешь их недостатков, пока в один прекрасный день они не разочаровывают тебя в чем-то, и тогда ты безжалостно вычеркиваешь их из своего сердца.

Мы стояли совсем близко, испепеляя друг друга взглядами. Мое сердце бешено колотилось, дыхание стало прерывистым.

– Твой отец облажался, – сказала я, понизив голос. – То, что он сделал, это ужасно. Но он твой отец и хочет быть частью твоей жизни. Тебе повезло. А твоя мама…

– Остановись, Сонни.

– Она тоже не идеальна, – не унималась я. – Может быть, она не так эгоистична, как ты думал, когда вы только переехали сюда, но и она допустила немало ошибок. Она холодная и склонна осуждать людей. Но ведь можно любить людей, даже понимая, что они не ангелы.

Райдер снова замолчал и как будто одеревенел.

Я сглотнула, понимая, что перешла сразу несколько границ. Я не собиралась этого говорить. Держала это в себе, зная, что не вправе вмешиваться в дела чужой семьи. Но речь шла уже не только о семье Райдера. Теперь я оказалась свергнутой с пьедестала.

– Если хочешь знать, точно так же ты поступил и с Эми. Ты видел в ней богиню, даже когда она грубила тебе и откровенно издевалась. Но ты этого не замечал. Отказывался верить. Пока однажды до тебя не дошло, что я нравлюсь тебе больше, и… тогда ты стал презирать ее. – Я покачала головой. – Теперь моя очередь. Со мной ты поступаешь точно так же.

Я опустила взгляд. Я больше не могла смотреть на него. Эти зеленые глаза убивали меня, пугая своей непроницаемостью. Внутренний голос вопил, призывая меня остановиться. Заткнуться к чертовой матери. Но я уже не могла нажать на тормоза. Меня уже слишком занесло.

– Ты мажешь людей либо белой, либо черной краской, – продолжала я. – Как будто нет других цветов. Но они есть. Сейчас ты видишь во мне только плохое – и да, возможно, я плохая. Но ведь что-то тебе во мне нравилось. Что-то… – я заставила себя поднять глаза, – ты находил неподражаемым. И эти качества никуда не делись от того, что я наломала дров.

Мы стояли почти вплотную, пристально глядя друг на друга. Руки у меня дрожали, и я сжала их в кулаки. Это молчание было самым долгим и мучительным в моей жизни.

Наконец он тихо произнес:

– У тебя все?

– Нет, – пробормотала я. – У меня есть еще одна правда для тебя. – Я сделала глубокий вдох.

Дверь открылась, и Эми просунула голову внутрь.

– Извините, что прерываю, – сказала она. – Но обед уже заканчивается, так что…

И тут, как по команде, прозвенел звонок.

Мы вышли в коридор следом за Эми, навстречу спешащим по классам ученикам. Я повернулась к Райдеру, надеясь сказать то, что хотела, но его уже поглотила толпа.

Мне вдруг захотелось расплакаться, и я с трудом взяла себя в руки. На какое-то дурацкое мгновение я вообразила, будто смогу вернуть его. Но вместо этого снова потеряла.

Эми схватила меня за руку и утащила в закуток, чтобы нас не смели с пути сытые одноклассники.

– Как все прошло? – спросила она.

– Могло быть и лучше, – ответила я.

– Что он сказал?

– Ничего особенного. – Я вздохнула и покачала головой. – Я даже не успела сказать напоследок то, что хотела.

– Ну, тогда мы должны заставить его еще раз тебя выслушать. Дать тебе возможность договорить.

– Как? – спросила я. – Ты же не запрешь нас снова в классе. Я не думаю, что он купится на это во второй раз.

– Ты, наверное, права, но должен быть какой-то выход.

– Не знаю, что еще придумать… если только… – Я замолчала. Меня вдруг осенило.

– Ой-ой, – сказала Эми. – Узнаю это хитрое выражение лица. Мне уже страшно.

– Не бойся, – успокоила я ее. – На этот раз твое участие не потребуется. И даже не придется никого обманывать. Все, что мне нужно… Помнишь, когда мы были маленькими, у Уэсли был бумбокс? Интересно, он еще цел?

Возможно, меня трудно назвать великим романтиком, но я всегда питала слабость к романтическим комедиям. А значит, и к красивым жестам. И я надеялась, что в этом мы с Райдером похожи.

Однако у красивых жестов есть один изъян: они могут поставить тебя в неловкое положение. Но может, в этом и кроется их великий смысл: показать, что ты готов выставить себя дураком, чтобы произвести впечатление на другого человека.

Вот о чем я размышляла, стоя на лужайке перед домом Райдера в пятницу днем. Мои руки дрожали, с трудом удерживая над головой (на удивление тяжелый) бумбокс. Из динамиков вырывалась оглушительная мелодия «Львов и роботов», единственная в репертуаре «Козлов» песня о любви, которая отныне была для меня связана с Райдером.

Если его мать беспокоилась, что соседи подумают о моей машине, то сегодняшнее представление запросто вызовет у нее сердечный приступ. Я видела ее лицо в окне гостиной: она смотрела на меня с нескрываемым осуждением.

Я пыталась не замечать этого и смотрела только на окно Райдера, которое – поскольку дом был одноэтажный – находилось прямо передо мной.

Я знала, что он дома. Видела, как шевельнулась штора, и теперь с замиранием сердца и страхом ждала, когда он откроет окно.

Но Райдер превзошел мои ожидания. Он вышел на улицу.

– Сонни? Что ты делаешь?

Я повернулась и увидела, как он спускается по ступенькам крыльца.

– Красивый жест. – Сердце рвалось из груди. Я улыбнулась и чуть опустила бумбокс. Руки немилосердно ныли.

Он медленно направился ко мне:

– Ты знаешь, что мне нравятся подростковые мелодрамы девяностых, – сказал он. – Джон Кьюсак с бумбоксом над головой из «Скажи что-нибудь»[54] – это восьмидесятые.

– Да, ну тогда попробуй найти хоть один приличный культовый романтический жест в фильмах девяностых. Во всяком случае, я не промахнулась с саундтреком.

– Ты доросла до «Козлов»?