Приключения женственности - Ольга Новикова

— Павел Александрович, дорогой вы мой! — Гребень порывисто вскочил со своего кресла и обнял Кайсарова за плечи, развернув его лицом к себе. — Слов нет, как глубоко вы поняли мой фильм! Новая для меня интерпретация!

Видно было, что Гребень хорошо умеет срежиссировать свой отзыв. Слова нашлись, но что-то его больно задело. И когда он стал аргументировать высокую оценку кайсаровской статьи, ни разу не упомянув о других экранизациях, Женя догадалась, что сами имена коллег и названия их фильмов вызывают у него почти физическую боль.

Кайсаров же удобно расположился в кресле, с удовольствием слушал и слышал только похвалу себе. Внезапно для него Гребень иссяк, и в комнате установилось неловкое молчание.

— В своем фильме вы согласны или спорите с Мейерхольдом? — Женя не выдержала и заполнила паузу плохо сформулированным вопросом.

— При чем тут Мейерхольд? Я его не читал и спектакль не видел! — сердито оборвал ее Гребень.

Этого Женя не могла понять. Ну, сделать все наоборот, противоположно Мейерхольду, но почему не учесть его совсем не бесполезный опыт? Как Светлана могла с ним дружить? Такой крепкий, сильный, а столько слабых мест… Почему такой озлобленный?

А Гребень уже мог говорить только о своем будущем фильме:

— Начинается с того, как главный герой, писатель, выступает в клубе, где знакомится со своей восторженной поклонницей, влюбленной в его книги. Такая длинноногая провинциальная Брижит Бардо. Оказывается, она работает в клубе после окончания университета, директор обещал прописку в Москве, но за это требует от этой чистой невинной девочки… — Гребень недовольно посмотрел на Женю и с видимым усилием заменил многоточием крепкое словцо. — Ну, писатель, конечно, возмущен и предлагает ей свой кров, упрашивает приятеля, старого холостяка, фиктивно на ней жениться, чтобы выручить несчастную.

— А почему же он сам на ней не женится? — наивно удивилась Женя.

— Да он женат, — с сожалением ответил Гребень и скомкал свой рассказ. — Ну, в конце он теряет и ее, и друга. Старик влюбился, организовал ей карьеру, та стала влиятельной особой и расплатилась с главным героем отрицательной рецензией на его фильм.

— Так он писатель или режиссер? — подцепил рассказчика Кайсаров, до того равнодушно дремавший в кресле.

— Какая разница! Это неважно! — резко бросил Гребень, но тут же сообразил, что отвечает не беззащитной Жене, а авторитетному хозяину и вежливо стал объяснять: — Здесь дело в психологии. Я хочу показать, как настоящий художник уязвим, как он одинок…

«Трудно будет снять такой фильм, — подумала Женя. — Пока получается, что его цель — любыми средствами оправдать главного героя, даже если для этого понадобится одни и те же поступки оценивать в зависимости от того, кто их совершил». А вслух спросила:

— За что же она так ему отомстила?

— Я думаю, ответом на этот вопрос и будет фильм. — Было похоже, что Кайсарову все ясно. И не только про кино. Что в подобные ситуации он и сам попадал, и отлично понимает режиссера как мужчина мужчину. — Ну, мы еще здесь поговорим, а с вами, Евгения Арсеньевна, мы как будто на сегодня можем закончить?

Хотя было это сказано и добродушно, и вполне учтиво, холодком все-таки повеяло. Что надо изменить — свое поведение, свое ко всему отношение или просто всегда так больно, когда мечты сталкиваются с тем, что называется жизнью?

12. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВЕШАЙТЕ ТРУБКУ!

— Пожалуйста, не вешайте трубку! Как вас зовут?

Женя и не собиралась прерывать разговор, тем более что собеседник представился первым: «Рахатов». Даже интересно, что дальше.

— Вы давно здесь работаете? Почему я только второй раз слышу этот хрустальный голос? А сколько вам лет? Уверен, что вы молоды, поэтому и отважился спросить. Вы замужем?

Вопросы становились все требовательнее и, по Жениным представлениям, выходили за рамки приличий. Противиться допросу она не решалась — телефон был в секретарской, Валерия уже вернулась на место и внимательно поглядывала на нее, а односложные ответы давали возможность скрыть суть допроса. Поэтому Женя сразу согласилась дать домашний номер и с облегчением повесила трубку.

Быстро вернулась в комнату, уткнулась в корректуру, но настойчивый, решивший за нее человек не отпускал, не разрешал думать не о нем.

— Евгения Арсеньевна, не возражаете, если мы с автором здесь в комнате поработаем? — В дверях стояла Аврора Ивановна с полуживым от одышки классиком.

— Конечно, — с готовностью ответила Женя и на всякий случай еще спросила: — Не помешаю?

Как будто щелкнуло, морщины на лбу Авроры чуть сместились, и всегдашнее неприятное выражение сменилось снисходительным. Женя угадала правила игры: спрашивать разрешение должна она, новенькая, а вопрос старейшины означал одно: смотрите, какая я воспитанная, как отличаюсь от тех, кто без спросу тащит в комнату и автора, и техредов, и даже со своими подружками тут, при всех болтает.

Аврора Ивановна блюла свою обособленность, старательно подчеркивала свое превосходство над остальными редакторами, но с ней Жене было проще, обоюдное «вы» как пароль облегчало общение.

Женя никак не могла понять, в чем ее изъян, неужели опять виновата провинциальность? Когда слышала обращенное к себе «ты», казалось, что ее застали голой. Ничего не могла с собой поделать, хотя замечала, что ее «выканье» обижает: одним кажется заносчивостью, другим досадно намекает на возраст.

Как переступить эту черту, если все пять университетских лет на «вы» называли даже ребят из параллельной группы? Преподаватели, кроме тех, кто вел историю КПСС, были со студентами на «вы», с отчеством. Особенно выделялся легендарный Ших, впоследствии известный диссидент. Однажды на зачете сокурснику стало плохо — перебрал предыдущим вечером. Ших не растерялся, свернул кулек из двойного тетрадного листа и протянул этот гигиен-пакет побледневшему, или позеленевшему, студенту: «Пожалуйста, Михаил Александрович».

Может быть, здешнее «ты» богемное, так говорят друг с другом писатели, художники, композиторы? Но так же обращается деревенского вида парень из АХО к старой гардеробщице…

— Будьте добры, Женя, поставьте чайник, а то у нас лифт опять не работает. — Аврора Ивановна не потрудилась связать логикой просьбу и ее мотивировку. Наверное, это означало, что автор устал, поднимаясь на четвертый этаж, и теперь ему неплохо бы выпить чаю.

«Здесь только палец дай, всю руку откусят», — подумала Женя, но воду вскипятила.

— Не очень крепко? — спросила она у классика, наливая ему из заварочного чайника.

— Чай никогда не бывает слишком крепким. — Старый, усталый человек с интересом смотрел на Женю.

Аврора Ивановна начала объяснять, почему она не может пропустить предисловие старинного друга автора, академика. По ее словам выходило, что статья написана в недопустимом для жанра разговорном стиле, с ненужными житейскими подробностями, а научный анализ отсутствует. Чтобы доказать свои претензии, она испещрила рукопись многозначительными подчеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками на полях. Классик смущенно кивал головой: было неловко защищать друга, да и свою биографию он не привык афишировать. А иметь научный анализ своего творчества — кто же откажется!