СМЕРШ. По законам военного времени - Валентин Константинович Мзареулов

кого не было. Я служил в дивизии НКВД, и особисты были такие же служаки, как и мы, в том же «котле» варились… Вообще я так скажу: служил потом в разных видах Вооружённых Сил, носил и общевойсковую форму, и авиационную, и морскую и нигде не видел плохого к себе отношения как к контрразведчику. Не думаю, чтоб скрывали — сокрытие сразу видно. Всё зависит от того, как ты сам себя ведёшь.

— Итак, на следующее утро вы прибыли в «Большой дом»…

— Да, поднялся на 6-й этаж, смотрю: человек пятнадцать таких же мальчишек, как я. Только непонятно: у одних форма артиллеристов, у других — танкистов, у третьих — моряков.… Сам я в форме НКВД, но только у меня на петлицах «знак эскулапа». Мысль у меня была такая: меня переводят в какую-то часть лечить личный состав. И вдруг в коридоре появляются генерал-лейтенант и двое с «ромбами» на петлицах — комиссары госбезопасности. Пригласили всю нашу команду в зал заседаний, и комиссар госбезопасности Павел Тихонович Куприн — в ноябре 1942-го он погибнет в самолёте над Ладожским озером — сказал: «По рекомендации командования воинских частей и соединений, политотделов и партийных организаций вы, товарищи, направлены на работу в органы 3-го управления Наркомата обороны — то есть в военную контрразведку».

— Вам объяснили, почему вдруг был проведён такой массовый набор?

— Конечно! В этот день, кстати, я впервые и услышал термин «ежовщина» — ни о чём подобном не знал и даже не догадывался. Знал лишь только, что однажды начхоз полка по команде свыше снял в комнатах штаба портрет Николая Ивановича Ежова. Комначсостав принял это с пониманием: «сталинский нарком» был назначен наркомом водного транспорта — видимо, на укрепление. Значит, там теперь и место его портретам.

«Почему понадобилась ваша помощь в нашей контрразведывательной работе? — риторически спросил комиссар. — Потому, что в предыдущие годы под руководством Ежова были допущены массовые нарушения социалистической законности. Сотни, если не сказать тысячи, честных людей были незаконно репрессированы, давали показания под пытками и т. д. Так вот, главная задача нас с вами сейчас — ликвидация последствий «ежовщины».

Он так и сказал, я помню дословно. И вот лишь тут я понял, что я уже не «фершал»! Потом нам сказали, что мы будем закреплены за объектами оперативного обслуживания — сейчас это называется обеспечения, что по вечерам будут проводиться занятия — типа школы или семинара…

— Борис Михайлович, извините, а насчёт ликвидации последствий «ежовщины» что ещё говорилось? Сегодня ведь складывается мнение, что так называемое «восстановление социалистической законности» и тому подобные процессы происходили лишь в конце 1950-х годов, при Хрущёве.

— Нет, конечно! Нам было сказано, что все те сотрудники органов, судов, прокуратуры, кто нарушал законность, или уже не существуют, или находятся в краях, не столь отдалённых. Остались честные, порядочные люди, которые будут нам помогать… Скажу сейчас от себя: я не знаю, сколько сотрудников постреляли тогда в НКВД, но военную контрразведку это коснулось в меньшей степени. И в основном репрессиям подверглись следователи и их руководители — те, кто фальсифицировал следствие. Оперативный состав, меньше участвовавший в беззакониях, говорили, сократился меньше.

Не знаю, как было в Москве и других округах, но в ЛВО, особенно перед войной и, насколько помню, за всю мою службу, требование законности действий сотрудников стояло на одном из первых мест. Помог, по-видимому, и набор новых кадров. Даже в войну боялись ответственности за нарушения. Помню, как уже в 1950-х годах мой бывший заместитель Мирошниченко, временно работавший начальником сектора кадров, нашёл в бумагах блокнот своего предшественника. Тот, будучи в 1940 году на инструктаже в ЦК, записал полученные указания об условиях приёма новых кадров: «…Членов партии, доказавших трудолюбием, честностью, дисциплиной преданность Родине. Второе — достаточно образованных, особенно в вопросах марксистско-ленинской теории, интеллектуально развитых; третье — обладающих высокими духовно-нравственными качествами и четвёртое — с уравновешенным характером, не болтливых, выдержанных». Эту запись я храню до сих пор.

В том, что на третьем месте оказались духовно-нравственные качества, конечно, сказались и задачи ликвидации последствий «ежовщины».

То, что это требование соблюдения социалистической законности — и до 1950-х, да и после 1950-х годов — на уровне руководства органов госбезопасности осталось зачастую словами, тоже правда. Но уже как крупные, сфальсифицированные политические акты «верхов», по их указаниям… Низовых органов, в том числе отделов «Смерш», они меньше касались.

— Куда же вас определили? Странно как-то — забрали из войск НКВД и направили в Ленинградский военный округ.

— Поверьте, всё было заранее продумано! Пришёл я в отдел кадров. Начальник сказал, что форму НКВД я должен сменить на общеармейскую — она на складе уже подготовлена. «А это что у тебя за фиговины?» — он показал на «змейки» на моих петлицах. Говорю: «Это знак медицины, знак Эскулапа». — «Ну, так ты этого Эскулапа убери, а вместо него посади третий «кубик». Будешь политруком. Приказ будет подписан».

В НКВД была своя система специальных званий, но военная контрразведка тогда уже вошла в состав НКО… И потому вскоре вышел приказ, чтобы отнести военных контрразведчиков к политсоставу Красной Армии, ВМФ, войск НКВД. Всем на рукав прикрепили звёздочки — и никаких званий «госбезопасности». Назначили меня по моей профессии: на 442-й военный госпиталь имени Соловьёва. Старшим уполномоченным там был Борис Воронов… Хороший мужик! Он постепенно вводил меня в курс, что такое военная контрразведка. Вечером первое время были занятия на Литейном, там осваивали теоретически оперативные премудрости и вопросы оперативной обстановки. Было ясно, почему потребовалось пополнение органов военной контрразведки, как и других органов госбезопасности, потоком свежих сил. Особенно в предчувствии приближающейся войны.

— Вам сказали, что вашей главной задачей будет ликвидация последствий «ежовщины». Это действительно так было?

— Действительно! В нашем сейфе находилось до сорока дел — по госпиталю! И вот с этими делами надо было разбираться. Объясняю на конкретном примере. Открываю папку. Первый документ — «Выдержка из протокола допроса начальника Главного военно-санитарного управления Красной Армии — «врага народа» Баранова (расстрелян)»: «Мною были также завербованы для