Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник

с тех пор, как Нгаи создал Гикуйю, первого человека. Из всех только один пренебрег ею.

Этим мундумугу был я.

* * *

Говорят, что с момента рождения, даже с момента зачатия, каждое живущее на свете существо начинает движение по предопределенной траектории, завершающейся его смертью. Если это справедливо в отношении всех живых существ, а кажется, что так, то тем более должно быть справедливо и для человека. Если это справедливо в отношении человека, то должно относиться и к богам, ибо они сотворили человека по образу и подобию своему.

Но знание этого не делает смерть легче. Я только что вернулся от Катумы, чей отец, старый Сибоки, наконец умер – не от болезни или травмы, а от бремени своих лет. Сибоки принадлежал к первым колонистам терраформированной планеты Кириньяга, он был членом совета старейшин, и, хотя под конец жизни сделался слаб умом так же, как телом, я буду скучать по нему так же, как по еще нескольким.

Когда я возвращался в деревню по длинной извилистой тропе вдоль реки, в конце которой находится мой бома, я вдруг с неожиданной ясностью осознал собственную смертность. Я ненамного моложе Сибоки и был достаточно старым, когда мы покинули Кению и переселились на Кириньягу. Я знал, что моя собственная смерть не за горами, но надеялся ее встретить попозже, не из самолюбия, но оттого, что Кириньяга еще не была готова обойтись без меня. Мундумугу – это не просто шаман, который произносит заклятия, исцеляет или наводит порчу. Он – хранитель всех моральных и юридических правил, всех обычаев и традиций племени кикуйю, и я не уверен, что на Кириньяге найдется мой достойный преемник.

Жизнь мундумугу – суровая и одинокая. Люди, которым он служит, не столько любят его, сколько боятся. Это не его вина, а скорее – свойство должности. Он обязан поступать так, как, по его мнению, будет лучше для его народа, а значит, время от времени ему приходится принимать непопулярные решения.

Как же странно, что решение, низвергнувшее мою власть, оказалось в конечном счете совершенно посторонним моему племени.

Я бы должен был что-то заподозрить, ибо случайных разговоров не бывает. Проходя мимо пугал в полях на пути к бома, я столкнулся с Киманти, младшим сыном Нгобе, который гнал пару коз домой с утреннего выпаса.

– Джамбо, Кориба, – приветствовал он меня, прикрыв глаза от яркого солнца.

– Джамбо, Киманти, – сказал я. – Вижу, что отец уже доверяет тебе заботиться о козах. Вскоре настанет день, когда ты примешь на себя ответственность за весь его скот.

– Вскоре, – согласился он, предлагая мне баклажку с водой. – День жаркий. Не хочешь ли пить?

– Очень щедро с твоей стороны, – сказал я, принимая бурдюк и поднося его ко рту.

– Я всегда был щедр к тебе, разве нет, Кориба? – спросил он.

– Был, – ответил я подозрительно, поняв, что он собирается попросить меня о чем-то.

– Тогда почему ты оставляешь правую руку моего отца ссохшейся и бесполезной? – потребовал он. – Почему ты просто не наложишь заклятие и не сделаешь ее такой же, как у других?

– Не так все просто, Киманти, – сказал я. – Не я сделал так, что у твоего отца рука усохла, но Нгаи. Он бы не поступил так без причины.

– И по какой же причине был искалечен мой отец? – спросил Киманти.

– Если желаешь, я принесу в жертву козу и спрошу у Нгаи, почему Он так поступил, – сказал я.

Киманти обдумал мое предложение и покачал головой:

– Мне неинтересен ответ Нгаи, если он ничего не изменит. – Он помолчал, задумавшись. – Как ты думаешь, долго еще Нгаи останется нашим богом?

– Вечно, – ответил я, удивившись вопросу.

– Но это невозможно, – серьезно произнес мальчик. – Нгаи не мог быть нашим первоначальным богом, если Он такой мтото. Он, наверное, убил старых богов, когда Сам был молод и могуч. Но Он уже долго был богом, и настало время, чтобы кто-нибудь убил Его Самого. Возможно, у нового бога будет больше сочувствия моему отцу.

– Нгаи сотворил мир, – сказал я. – Он создал кикуйю, масаи и вакамба, и даже европейцев. Он создал также священную гору Кириньяга, в честь которой названа эта планета. Он существовал от начала времен и будет существовать до конца.

Киманти снова помотал головой.

– Если Он так долго живет, Он явно близок к смерти. Вопрос лишь в том, кто Его убьет. – Он задумчиво помолчал. – Я бы сам попытался, будь я старше и сильнее.

– Возможно, – согласился я. – Но, прежде чем попытаешься, позволь, я тебе расскажу историю про царя зебр.

– Это история про Нгаи или про зебр? – спросил он.

– Ты бы сначала послушал, – сказал я. – Потом сам мне скажешь, о чем она.

Я осторожно опустился на землю, а мальчик сел на корточки рядом.

– Было время, – начал я, – когда полос у зебр не было. Зебры тогда были такие же коричневые, как сухая трава в саванне, такие скучные на вид, как ствол акации. И поскольку этот цвет их защищал, то лев или леопард редко замечали их: хищникам было куда проще углядеть и выследить топи, импал или антилоп гну.

Однажды у царя зебр родился сын – но не нормальный сын, поскольку у него не было ноздрей. Царь зебр сперва опечалился, а затем разгневался, что с ним такое случилось. Чем больше он думал о случившемся, тем сильнее становился его гнев. В конце концов он взошел на священную гору, поднявшись до пика, с которого Нгаи правил миром со своего золотого трона.

– Ты пришел вознести Мне хвалу? – спросил Нгаи.

– Нет! – отвечал царь зебр. – Я пришел сказать, что Ты ужасный бог, и я здесь, чтобы убить Тебя.

– Что Я такого сделал, чтобы ты пожелал убить Меня? – спросил Нгаи.

– Ты послал мне сына, у которого нет ноздрей, и поэтому он не почувствует приближения льва или леопарда, из-за этого им не составит труда найти его и убить, как только он выберется у матери из-под бока. Ты был богом слишком долго и позабыл, что такое сочувствие.

– Погоди! – сказал Нгаи, и Его голос внезапно исполнился такой властности, что царь зебр застыл на месте. – Если таково твое желание, Я дарую твоему сыну ноздри.

– Так почему же Ты сначала так жестоко обошелся с ним? – потребовал король зебр, все еще не вполне успокоившись.

– Причины божественных поступков таинственны, – отвечал Нгаи, – и что тебе кажется жестокостью, в действительности может оказаться сочувствием. Ты был благородным и добрым правителем, и за это Я даровал твоему сыну глаза, способные видеть в темноте сквозь буш и даже сквозь деревья. Поэтому твоего сына никогда не застали бы врасплох ни лев, ни леопард, даже если бы те подкрадывались так, что ветер дул бы в удобную для них сторону. Благодаря такому дару твоему сыну не были