Один день без Сталина. Москва в октябре 41- го года - Леонид Млечин

16 октября нас подняли по тревоге. Ночью, под густым мокрым снегом, мы строем шли по Москве. Город был пустынен, и даже центр практически никем не охранялся. Разместили нас в Высшей школе пограничных войск у Белорусского вокзала. Кучи разбросанных документов свидетельствовали о спешке, в которой проходила эвакуация пограничников.

Нас разбили на группы для охраны различных районов Москвы. До прихода нашей части даже мосты через Москву-реку не охранялись. Наша группа патрулировала нынешнюю Тверскую улицу. И вдруг без объявления воздушной тревоги около известного москвичам магазина «Диета», куда выстроилась огромная очередь, упала немецкая бомба. Страшно вспоминать множество убитых, в основном женщин и детей».

«В Москве — паника, — вспоминала студентка пятого курса 1-го медицинского института Надежда Матвеевна Оцеп. — Трамваи не ходят. Мелькают легковые и грузовые машины, нагруженные людьми и скарбом. У Никитских Ворот, напротив церкви, где венчался Пушкин, грабят продуктовый магазин.

Мы идем в институт пешком. Но занятий нет. Нас вызывают в административный корпус и вручают дипломы с написанным от руки словом «с отличием» и вычеркнутой фразой «на основании решения экзаменационной комиссии»… Через неделю основной профессорско-преподавательский состав уезжает в эвакуацию. Я иду в военкомат. Он работает круглосуточно. Глубокой ночью меня вызывает военком, и через полчаса выхожу от него с направлением в город Барыш Куйбышевской области, где формируется будущая 55-я стрелковая дивизия. Моя судьба решена».

То, что сделала тогда столичная молодежь, считавшаяся изнеженной и не готовой к суровым испытаниям, заслуживает высочайшего уважения. Московская молодежь стала живым щитом, заслонившим город. Сколько славных, талантливых, не успевших раскрыться молодых людей погибло тогда в боях!

«1 июля, — рассказала Лидия Владимировна Максакова о судьбе товарищей, студентов исторического факультета Московского университета, — мы провожали первых сокурсников, ставших десантниками, — Льва Сечана, Юрия Бауэра и Бориса Ляндеберга. Они добились через МГК ВКП(б) включения в одну из диверсионных групп для работы в немецком тылу. Судьба всех троих одинакова. Короткая подготовка на станции Сходня под Москвой. 8 июля вылет в Киев.

В ночь с 9-го на 10-е они были сброшены на задание на территории Западной Украины. Затем плен, участие в движении Сопротивления, выдача предателем в гестапо, гибель…»

Лидия Максакова опубликовала уцелевшие письма однокурсников, ушедших на фронт («Вопросы истории», № 5/2005). А кто-то и написать ничего не успел, так все быстро произошло:

«В июле студенты истфака отправились на строительство противотанковых рубежей. Почти одновременно другая группа истфаковцев вступила в артиллерийский полк 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения. Осенью две группы оказались рядом — в районе Ельни, Дорогобужа, Рославля. В начале октября во время танкового прорыва немецких войск и окружения многие погибли…

Лиза Шамшикова вместе с другими истфаковками закончила школу медсестер, стала командиром санитарного взвода. В декабре 1941 года во время немецкой контратаки вела оборону дома, где находились раненые красноармейцы. Защищая раненых, отстреливалась до последнего патрона. Немцы подожгли дом. Лиза сгорела вместе с бойцами».

Сара Шапиро ушла на фронт санинструктором снайперского батальона. «Девочки, родные, вы понимаете, что значит, когда видишь своего товарища, с которым связана вся твоя теперешняя жизнь, мертвым или со страшными ранами на молодом, сильном теле… Теперь я хорошо знаю, что такое свист пуль над головой и разрывы артснарядов. Не знаю, куда моя трусость девалась…»

4 сентября Константин Забродин, который вступил в истребительный батальон Красной Пресни, писал уже с фронта: «События сложились так, что я был срочно направлен в часть. Работаю замполитрука роты. Через несколько дней иду в бой мстить фашистам за обесчещенных девушек Украины и Белоруссии. С нетерпением жду минуты, когда перед глазами появится ненавистная свастика».

Он погиб в бою в сентябре под Москвой.

Потом пошли более оптимистические письма — немца погнали на запад.

Михаил Фельдман писал в октябре 1943 года: «Мы непрерывно в бою. Я был вторично ранен в плечо, но лечился мало, потому что рана была легкая — касательная. Мы брали г. Карачев, Брянск, Кричев, прошли с боями сотни километров. Между прочим, вели бои и овладели теми противотанковыми рвами, которые студенты МГУ и истфака строили в июле 1941 года. Взяли ту деревню, Снопоть, где мы жили с Мишей Гефтером и другими ребятами, — она вся сожжена немцами и нашими снарядами. Левее этой деревни наша дивизия форсировала р. Десна…»

Фельдман тоже не вернулся с войны.

И самая грустная фраза в конце публикации: большинство тех, кто участвовал в войне, ушли из жизни, а их родственники часто не знают или не помнят биографии своих близких. Поэтому некоторые судьбы осталась невыясненными…

«Война принесла с собой апологию мести и жестокости, — писал покинувший Россию религиозный философ Георгий Петрович Федотов. — Но та же война разбудила ключи дремавшей нежности к поруганной родине… На маске железного большевицкого робота двадцатых годов постепенно проступают черты человеческого лица».

Вот еще трогательные и откровенные воспоминания:

«Через час я стояла в длинной очереди к дверям комсомольского комитета. Почти все наши студенты уже оказались здесь, и каждый держал в руках заявление о немедленной отправке на фронт. Рядом со мной стоял в очереди Муня Люмкис в своих неимоверно толстых очках. Я подумала, что его-то как раз на фронт не возьмут, но промолчала, чтобы его не огорчать. Однако он все-таки попал на фронт. Он знал наизусть всю таблицу для проверки зрения и обманул врачей. Это была наша последняя встреча — Муня погиб в первом же бою…

Наконец заработали курсы медсестер. Нас учили оказывать первую помощь, не бояться крови — водили чуть ли не с первых дней в больницу на практику, в основном на операции. Профессор провел с нами беседу:

— Я пришел вам сказать, что главной задачей, которую вы призваны выполнять на фронте, будут не перевязки. И не помощь на поле боя. Ваша задача будет — поднимать настроение воинов… Ну, скажем, обслуживать армию в качестве женщин… Так сказать, половое общение, без которого мужчинам бывает очень трудно. Вы должны понять — для солдат и офицеров, которые будут отлучены от своих семей, вы будете единственными женщинами… Так что перед тем, как идти в армию, подумайте.

Мы всё выслушали, но не были особенно потрясены — мы просто не поверили этому профессору. Потому что у нас никогда и нигде не обсуждалась проблема, которую мы теперь называем проблемой секса. Однако сейчас я думаю, что этот человек во многом был прав и его предупреждение помогло нам правильно повести себя в тех ситуациях, в которые мы попадали во время войны…

В момент бомбежки загорелся соседний дом. Во дворе началась паника. Люди вылезали из дворовой «щели» — окопчика, служившего своего рода бомбоубежищем, и бросались в дом. С воплями вытаскивали свой скарб. Какие-то корзинки, деревянные сундучки, матрасы с одеялами и подушками. Женщины с визгом, толкая друг друга, тащили кастрюли и другую кухонную утварь. А крыша тем временем уже не тлела, а горела. Я подумала — а ведь люди не хотели спасать свое жилище. Вероятно, надеялись, что им взамен дадут новое жилье в более престижном месте. Ведь сколько пустовало не просто квартир, а целых современных зданий в этот страшный для Москвы час!»