Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг

Ввиду относительного малоплодородия почв, крестьянам некоторых регионов страны приходилось искать дополнительный источник доходов за пределами деревни. При этом они обычно формировали ассоциации, которые известны под различными названиями, хотя в XIX веке наиболее употребительным было слово «артель». Народник Степняк называл артель «свободным союзом людей, которые объединяются ради взаимной выгоды кооперации в производстве, потреблении или в том и другом одновременно», тогда как энциклопедия Брокгауза и Эфрона дает более здравое определение: «Контрактная ассоциация нескольких равных персон, обычно из низших классов населения, которые вместе преследуют экономические цели, объединены взаимной ответственностью и содействуют обшей деятельности трудом или трудом и капиталом».

Немецкий экономист XIX века Георг Штаер, занимавшийся этим феноменом, пришел к выводу, что артель была «построена по образцу архаичной семьи или семейной ассоциации» и что она «состояла из людей, которые принадлежат к различным семьям и временно отделены от них, и сохраняется на протяжении этого отделения».

Если отбросить слово «временный», это объяснение может помочь пониманию и армейской артели.

В целом артели можно разделить на два типа. К первому относились те, работники которых нанимались к предпринимателю, снабжавшему их материалами, инструментами и оборудованием и выплачивавшему общую заработную плату, подлежавшую разделу уже самой артелью. Артели второго типа сами обеспечивали себя всем необходимым и заключали договор с нанимателем. Разумеется, во втором случае все процедуры отличались большей сложностью и разработанностью.

Артель учреждалась письменным или устным договором, в котором заранее обговаривался вступительный взнос каждого, его доля в прибыли; затем избирали старосту. Для придания особой торжественности совместному предприятию все договоренности происходили перед иконой. То же происходило и при приеме в артель нового члена: такое событие имело огромное значение, так как даже один нерадивый человек мог погубить весь коллектив.

Типичная артель состояла из 6–20 человек. Высшая власть, как и в сельской общине, принадлежала общему собранию, которое принимало важнейшие решения, например, о приеме нового работника. Для руководства повседневной деятельностью избирался староста (артельщик, десятник, атаман), отвечающий за заключение контракта с работодателем, поддержание дисциплины, детальное планирование организации работ. Он же получал заработанные деньги и делил их между работниками артели, опять же перед иконой. В некоторых артелях общие собрания, еженедельные или ежедневные, помогали исполнять эти обязанности и, например, подтверждать наказания.

Широко известны артели бурлаков на Волге, которые формировались и принимались на работу на «бурлацком рынке» в одном из портовых городов, куда приходили в поисках работы как отдельные крестьяне, так и целые группы. Например, в 1856 году бурлацкая артель подписала договор с рыбинским мещанином Иваном Федоровичем Щаплеевским, по которому обязалась провести его баржу до деревни Балаково вниз по Волге, загрузить ее зерном, отвести назад в Рыбинск и там разгрузить. Работа должна была быть выполнена в возможно кратчайшие сроки, «так, чтобы баржа не простаивала понапрасну и не задерживалась от лени, недостатка рвения или пьянства любого из нас. Особенно при попутном ветре». За это бурлаки получали плату соответственно шкале расценок плюс 15 копеек в день на питание. В договоре содержались детальные инструкции на случай, если баржа сядет на мель. Каждый член артели должен присматривать за тем, чтобы коллеги не увиливали от работы, не симулировали болезнь и не прятались за других, ведь в таком случае владелец имел право расторгнуть договор без оплаты и нанять новую артель. Наниматели оставляли у себя паспорта артельщиков и возвращали только после окончания работы, в день расчета.

Артельная форма организации труда также использовалась в строительстве, рыболовном промысле, на лесозаготовках, при погрузочно-разгрузочных работах в портах и на предприятиях местной промышленности, которые не умещались в крестьянской избе, а требовали специальное помещение. Когда крестьяне приходили в город в поисках работы, артель часто помогала на первых порах найти жилье и подсказать возможные рабочие места. Обычно артельщики вместе снимали несколько комнат, покупали продукты и дрова, а иногда оплачивали услуги повара, готовившего еду. Если они были из одной деревни или уезда, то такая артель называлась землячеством: позднее к ней присоединялись приезжие из той же местности. Когда отец привез юного Семена Канатчикова из Волоколамска в Москву, они присоединились к одной из таких групп. «Мы сняли общее жилье. Артель примерно из пятнадцати человек. Некоторые были холостяки, у других в деревне остались жены, чтобы заниматься хозяйством. За пищу, как и женщине, которая нам готовила, тоже платили сообща. Продукты покупали в магазине в кредит…»

Таким образом, артель выполняла те же функции, что и мир: в отсутствие надежной правовой базы для контрактов обеспечивала возможность ведения коллективной экономической деятельности и в то же время способствовала снижению риска и равномерному распределению трудностей на всех своих работников. Артель могла быть самостоятельной демократической группой людей, ведущих и контролирующих собственную экономическую жизнь в общих интересах; но также могла быть подчиненной и внутренне иерархичной единицей в авторитарной среде. Она даже могла быть одновременно и той и другой, и в этом отношении напоминала МИР. В артелях смешивались самые разные черты: экономические и моральные, демократические и авторитарные.

Нечто подобное общинному устройству мира и артели в средние века существовало во многих частях Западной Европы, но пришло в упадок к XV–XVI векам вместе с падением крепостничества. В России модернизированное абсолютистское государство сохраняло и укрепляло как крепостное право, так и архаичную, замкнутую на себе сельскую общину. Этот парадокс и является ключом к пониманию, почему Россия в XVIII и XIX веках не продвинулась далеко к созданию нации. Такое положение усугубило различие между крестьянами и другими общественными классами, заключив большинство населения, если можно так выразиться, в сельское гетто. В самом сердце империи и дворяне, и крестьяне были русскими, но выглядели по-разному, по-разному одевались, говорили на разных языках, принадлежали к различным мирам.

В книге «Архипелаг ГУЛаг» Александр Солженицын называет зеков особой нацией, со своими отличительными этническими чертами. То же можно сказать и о русских крестьянах XVIII–XIX веков. Дворяне жили в мире, определенном некоей космополитической культурой, привычкой распоряжаться, военной или бюрократической службой, иерархической «Табелью о рангах» и соперничеством за должности и награды. Крестьяне же обитали в эгалитарном мире узкой, местечковой культуры, где решения принимались сообща, а главным приоритетом являлось выживание. Менталитеты, порождаемые в столь разных жизненных обстоятельствах, были взаимонепонятны: отсюда и та пропасть между большинством помещиков и крестьян, существование которой с беспокойством ощущали первые.

«Круговая порука» показывала свои положительные стороны в трудные времена. Если какой-то двор постигала беда — пожар, серьезная болезнь, смерть работоспособного члена семьи, — другие дворы обычно оказывали посильную помощь. Этот обычай не следует толковать как проявление альтруизма: помощь соседу в какой-то степени объяснялась стремлением сократить дополнительное налогообложение для покрытия недоимок, а также частично в надежде получить в случае нужды такую же помощь. Кто знает, что может случиться; как говорили крестьяне: «Бог дает, Бог берет». Получившие помощь при возможности предлагали соседям водку, так что нередко все заканчивалось попойкой, пением песен и танцами. Если пострадавшие были слишком бедны для такого рода благодарности, помощь все равно предлагалась, но без каких-либо ответных обязательств.