Не оглядывайся назад!.. - Владимир Максимов

На празднестве присутствовало не менее сотни гостей, которые, конечно бы, все не уместились даже в её просторном доме, стоящем в глубине сада. Некоторые из гостей, известные всей нашей огромной стране: композиторы, поэты – были узнаваемы. Прочие приглашенные приходились близкими, средними, дальними или – очень дальними родственниками юбилярши. Ещё очень энергичной, весёлой, громко смеющейся, с остатками былой красоты, женщины с пронзительными чёрными глазами.

Я чувствовал себя лишним во всём этом круговороте улыбок, приветственных возгласов, объятий, дружеских поцелуев, похлопываний по плечу, – и не знал куда деться.

В конце концов забрёл в уединённый, тихий, затенённый уголок сада за домом и сел там на скамейке, ощущая себя «белой вороной» среди всех этих энергичных усатых джигитов, их молчаливых жён, дочерей, сыновей. Мне даже захотелось разуться и босиком побродить по траве. Я стал развязывать шнурки, когда услышал голос Таи.

– Оле-ее-г! Куда ты запропастился?!

Увидев меня, идущего ей навстречу, она улыбнулась, и мы подошли с ней к Александру Ивановичу Отец Таи сказал, что я должен быть представлен ещё одним, только что появившимся, шумным родственникам.

Мы подошли к очередной группе гостей. Александр Иванович, положив мне руку на плечо, каждому, с кем мы обменивались рукопожатием, говорил одно и то же: «Это – Олег Санин, жених Таи, наш будущий зять. Он из Сибири». Здоровающийся со мной называл себя, и его сменял следующий.

Сообщение о том, что я из Сибири, почти у каждого, кому меня представляли, вызывало радостное изумление, поцокивание языком, покачивание головой у мужчин – «Дескать, из какой дали парня к нам, на Кавказ, занесло» – и застенчивые улыбки и взгляды женщин.

И, что скрывать, в такие минуты я как будто чувствовал незримую поддержку моих далёких предков-казаков, которые осваивали Сибирь. Да и не только Сибирь. Своей шашкой и личным мужеством раздвинув границы Российской империи до невиданных в мире пределов.

От этих героических воспоминаний мне и самому хотелось тут же стать выше ростом, шире в плечах, твёрже стоять на ногах…

На начавшемся наконец-то уже в сумерках банкете, – столы, на котором были ярко освещены гирляндой ламп над ними, перекинутой извилистой лентой от дерева к дереву, и где мы с Таей сидели рядом, – было очень много цветистых, длинных тостов, хорошего вина и коньяка, прекрасно приготовленных острых национальных блюд, то и дело приносимых из дома. И все были так веселы и непринуждённы, что каждого хотелось обнять и расцеловать.

Были и хоровые песни, и зажигательные танцы со сверканием глаз и кинжалов, с плавными движениями женщин. Были и стихи, адресованные виновнице торжества. И всё это юбилярша – Фазу Агиева, кажется, совсем не уставая, воспринимала с неизменной благожелательной и благодарной улыбкой, с молодым блеском глаз. Отчего с трудом верилось, что у неё сегодня такой почтенный юбилей. У меня, например, глаза уже непроизвольно закрывались, и хотелось спать. Но за моей спиной были предки-казаки, впридачу со всей Сибирью, поэтому спать я никак не мог.

Уже далеко за полночь, тёплой южной ночью со множеством больших ярких звёзд, слегка качающихся в чёрноте небес, когда застолье плавно катилось к закату, почтенный тамада попросил Фазу сказать ответный тост.

Она встала. Прямая, стройная, с гордой осанкой и, увы, обильной сединой в некогда чёрных волосах… Лишь на миг, когда она поднималась, я вдруг уловил, что она смертельно устала. Но это длилось только миг.

Улыбнувшись гостям: всем вместе и будто каждому из них в отдельности, она вскинула голову и хорошо поставленным голосом, чётко продекламировала свои стихи, держа в левой руке бокал с вином:

– Верёвку ценят по длине, а речь тем лучше, чем короче… Пора и выпить. В добрый час! За всех друзей! За всех за нас!

Сон у меня в мгновение ока улетучился от дружного ответного одобрительного возгласа стола. И мне захотелось, чтобы это доброе застолье продолжалось теперь бесконечно. Однако после тоста хозяйки, по каким-то неведомым мне законам, оно, как разноцветный персидский ковёр, начало быстро сворачиваться.

– Тебе помочь? – спросил я Таю, убирающую со стола тарелки, и чувствуя в себе прилив новых сил.

– Мужчина не должен делать женскую работу, – улыбнулась она. – Иди с отцом к дяде Муртазу. Его сын отвезёт нас потом домой.

Заметив моё изумление, она добавила:

– Ну да – во Владикавказ. Отцу завтра после обеда улетать в командировку в Питер. А маму тётя Фазу, как близкую родственницу, уговорила побыть у неё ещё какое-то время.

Прямое шоссе с серым асфальтом. И такое же серое, безлесое предрассветье…

Отец Таи дремлет на переднем сиденье, то и дело опуская голову на грудь. Худенький, молчаливый, горбоносый юноша за рулём «Волги», не мигая, смотрит вперёд на дорогу и на ползущий вдоль неё с двух сторон по придорожным канавам холодный предрассветный туман. Забредшие на шоссе его клочья пронзает сильный жёлтый свет фар. Автострада пустынна. Скорость максимальна.

Нас с Таей мягко покачивает на заднем сиденье, и мы тоже дремлем, сидя поодаль друг от друга.

В Хасавюрте Хасан заправил, – у каких-то своих знакомых, сонно передающих ему из калитки в сплошном каменном заборе канистры с бензином, – машину, и мы, покинув гостеприимный Дагестан, въехали в Чечню. Через какое-то время справа от нас в неярких огнях промелькнул город Грозный.

Утром прибыли в Нальчик, где, несмотря на столь ранний час, уже работал базар. Отец Таи вышел из машины «размять ноги» и тут же у подошедшей к нему женщины купил большой бумажный пакет ароматных, сочных, очень вкусных груш, которые мы потом, брызжа соком плодов, с удовольствием ели, с азартом вгрызаясь, а вернее – впиваясь в их сладкую мякоть. Тщательно вытирая после каждого надкуса подбородки и руки носовыми платками.

Насытившись дарами благодатной здешней земли, откинув головы на спинку сплошного сиденья, мы стали вполголоса говорить о чём-то несущественном для посторонних, но таком важном для нас. И наши бёдра, невидимые даже в зеркало заднего вида ни водителю, ни Таиному отцу, продолжающему сладко дремать, то и дело теперь соприкасались. И между ними, наверное, не мог бы проскочить сейчас даже электрический заряд. Хотя «искрило» – это было ясно – постоянно.

Я понимал, что это «искры» наших неосознанных ещё, быть может, до конца желаний. И едва сдерживался от того, чтобы не положить свою ладонь на Таино колено, а потом – и выше, на так туго обтянутое юбкой из тонкого, гладкого цветистого шёлка бедро…

– Вон там, – Тая слегка отодвинулась от меня и показала рукой влево, – под той горой… Видишь, белеет большое пятно? Это зыбучие пески. По преданию, в них утонула часть конницы Тамерлана…

Меньше всего мне сейчас хочется думать о завоевателе народов Тамерлане… Я придвигаюсь к Тае, чтобы посмотреть, куда она показывает, и чувствую, как её волосы пахнут свежестью утра. «А может быть, это тянет в щель из чуть приспущенного с её стороны стекла». Да, в сущности, мне всё равно, откуда эта свежесть, потому что больше всего на свете мне сейчас хочется прикоснуться губами к Таиной щеке…