Сны над Танаисом - Сергей Анатольевич Смирнов

отца Город потерял хозяйскую руку и потянулся к новой сильной власти над собою... Никагор. Что можно было сказать о нем? В Городе его уважали, но он был всего лишь сыном Равенны, хорошим воином, лохагом - но не патриархом и властителем. Ему шел тридцать первый год, и уподобиться силой духа отцу он не мог.

Не переглядываясь и не перешептываясь, каждый сам по себе, слушали горожане речь Аннахарсиса. Солнце уже клонилось к закату, и тени Западных башен потянулись на площадь, постепенно покрывая толпу. Страшная догадка, словно вспышка молнии, поразила меня. Я замер, затаив дыхание.

Я вдруг прозрел, что день и миг, когда тайное способно стать явным, настал... Однако вместе с этой возможностью небеса ниспосылают людям иной выбор, противоположный; не истиной, но ядовитой ложью в этот роковой миг могут насытиться души людей и затем уже неисчислимо долгое время будут они неспособны принять правду.

Не боги, но сами люди делают окончательный выбор между истиной и ложью - вот что прозрел я. Жрец Сераписа Аннахарсис воспользовался тайным мигом, чтобы насытить сердца ложью, он явился на площадь воином тьмы. Никто, кроме меня, не прозревал ни скрытой миссии жреца, ни противостояния мировых сил на агоре Танаиса. Никто, кроме меня, - значит, я был призван вступить в поединок со жрецом.

Мысли мои смешались. Я оглядел толпу и в ужасе подумал, что опоздал - и при первых же моих словах меня забросают камнями. Сердце билось в груди, словно испуганная мелкая птаха, одежда прилипла к спине. Стараясь унять дрожь, я поднялся на ступени храма Аполлона Простата.

Я поднялся над толпой горожан, я уже был у всех на виду, но вниманием пока владел старый жрец. Во рту у меня было сухо, и когда я пытался облизать губы, язык едва поворачивался. Казалось мне: все потеряно, я не смогу выговорить ни слова, разве что издать какой-нибудь пустой громкий звук, подобно козлу, и меня засмеют... Сотни страхов и сомнений слетелись в мою душу... Я был готов улизнуть прочь... но цена бегства, словно край пропасти, удержала меня от последнего, позорного шага. Я выстоял и справился с дыханием.

Я дождался, пока жрец прервется, - и ринулся в бой.

- Граждане Танаиса! - выдохнул я, и словно горячая волна окатила меня всего с головы до ног. - Танаиты и эллины!

В глазах, повернувшихся на меня, я не увидел изумления, я увидел иное - мстительное недоверие.

"Пусть побьют, - подумал я, - уже с отчаянной злостью, - хоть умру не постыдно".

- Великий жрец, пророк Высочайшего, уже убедил вас в правоте своего слова, - с трудом сдерживая ярость, произнес я. - Не стану убеждать вас в обратном, не стану приводить свидетельств в защиту тех людей, которых заклеймил отец фиаса Высочайшего. Напротив, я попытаюсь внести в его речь большую ясность.

Я не видел старика, я отвернулся от него, боясь, что он своим острым, безжалостным взглядом расстроит мое обвинение.

- Совсем недавно, - продолжил я, - на этой же площади я предлагал вам подумать над странной последовательностью наших бед и несчастий. Гибель Белой Цитадели, пожар в храме, убийство Аполлодора, сына Демокла, ночной разбой меотов... Многое случилось в этом месяце, многое напугало нас. Теперь я повторяю, сограждане: все это - плоды одного помысла... Вас убедили, что страшное кощунство свершил Аполлодор, будучи невменяем, но я утверждаю, что поджигателем храма был не он - он оказался лишь безвинной жертвой, и боги отомстят за него... Здесь был он убит, на этих ступенях, на месте, где стою я. И вот, сограждане, я утверждаю, что истинный поджигатель храма и Белой Цитадели - здесь, на площади, среди нас с вами, сограждане. Если сердца ваши еще не совсем ослепли, вы увидите его. Оглянитесь вокруг - и в ы увидите его.

Я добился первой победы: сограждане растерялись, глаза их очистились от злобы и лжи, но пока что не наполнялись огнем правды. Нельзя было терять ни мгновения.

- Я призываю вас: оглянитесь вокруг! - воскликнул я что было сил. - Поджигатель среди нас! Оглянитесь! Но если не найдете его, я, сын Кассия Равенны, готов стать жертвой взамен его, я готов принять на себя ваш гнев и ваш приговор. Я взываю к богам и принимаю их месть на себя. Ради покоя и благополучия нашего Города. Я принимаю на себя вину убийцы и поджигателя. Смотрите зорче, сограждане. Не найдете виновника - убейте меня. Иного выбора нет. Если жертва не будет принесена сегодня, боги поразят наш Город...

Я уже не боялся смерти. Ясный огонь бился в душе. Не было в моей жизни мига прекрасней.

Люди на площади молча переглядывались. Взоры их были осторожны и робки. Подобно тени от башен, по толпе поползло смятение.

Я искоса посмотрел на жреца: он стоял на ступенях храма Высочайшего неподвижен, как изваяние, и мне показалось, что он вот-вот презрительно усмехнется. Его люди, тоже замершие на месте, не сводили с него глаз, ожидая приказания.

Я не выдержал и решил натянуть тетиву до предела.

- Взгляните сюда, сограждане, - сказал я. - Здесь, на этом месте, где стою сейчас я, был убит Аполлодор. Откройте ваши сердца, присмотритесь внимательней - и вы увидите, кем в действительности был убит человек, спасший храм и честь Города и поплатившийся за это жизнью и доброй памятью о себе! Смотрите!

Народ завороженно глядел мне под ноги. В какой-то миг меня объял страх. Глаза людей расширились вдруг, и по их лицам пронесся вихрь чувств, будто страшное видение предстало перед ними наяву, будто на их глазах происходило убийство невинного человека.

"Они видят!" - в трепете подумал я.

И лишь только я отступил на шаг, как раздался пронзительный крик:

- Вот он! Вот он!

От этого крика я едва не лишился чувств. Ноги подкосились, в глазах потемнело, я весь покрылся потом. Помню, что невольно пригнул голову и зажмурился, ожидая удара.

Но удара не последовало. Едва опомнившись, я увидел, что народ на площади отвернулся прочь, в сторону, куда указывала, вытянув руку, невестка Аполлодора. Кричала она.

- Бейте его! Бейте! - снова вскрикнула она истошным голосом.

Перст ее изобличал жреца.

"Больше не требуется никаких улик и доказательств", - вдруг пришла мне на ум ясная фраза.

Покой овладел мною, и я безо всякого гнева и презрения повернулся лицом к старому жрецу: он так и не обратился из изваяния в живого человека. Какая-то