В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

— Но это же ты женишься, сынок.

— Правда? А я думал, что ты.

— Сынок, разговоры об этом идут уже полгода, мы все устроили по почте, тебе даже прислали фотографию невесты, которая сегодня приезжает из Америки, и ты до сих пор не понял, что жених — это ты? У меня руки опускаются!

— Так это я? Вот здорово! Дай-ка рассмотрю получше фотографию.

— На, смотри.

— Какая красивая!

— Вы еще не знакомы, но это ничего. У вас еще будет время познакомиться. Нет. Не надо. Фотография пусть будет у меня, а то все равно потеряешь. Куда ты поставил цветы?

— В чемодан.

— В чемодан?

— Я боялся, что они попортятся.

— Сынок, лучше бы ты молчал, чем говорить такое. Я тебя выучил, потратил на твое образование тысячи, и вот результат. Надеюсь, что невеста не заметит этого до свадьбы.

— А если заметит после?

— А после она увидит, что ты идеальный муж. А если до, она за тебя не пойдет.

— Как это?

— Так женщины устроены. До свадьбы они хотят, чтобы муж был гением. А после замужества им нужен совершенный болван.

Когда Андреа Мальпьери и его отец Джедеоне вошли в вестибюль гостиницы «Бдительный дозор», заполненный отдыхающими в ожидании ужина, какой-то крупный мужчина — он прохаживался перед дверью Дирекции в сопровождении пятерых молодых людей — позвал:

— Арокле!

Стоявший в коридоре официант покраснел как рак, но не двинулся с места. Он стыдился своего имени. А зря, потому что хоть Арокле — и не слишком обычное имя, но совершенно не позорное. Но что тут поделаешь. Этот человек, который был бы счастлив, если б его звали по-другому — то была его давняя мечта, — стыдился, как вор, когда к нему обращались по имени на людях, и начинал смотреть в потолок, чтобы все думали, что зовут кого-нибудь другого. Пустая предосторожность, поскольку всем уже было известно, что его зовут Арокле, и других Арокле от Палермо до Гавра больше не было с тех пор, как еще один единственный другой Арокле — какой-то старый идиот — скончался от разрыва сердца, случившегося как раз по причине его имени. Более того, официант «Бдительного дозора» даже пользовался популярностью благодаря своему имени. Когда он шел по улице, люди показывали на него друзьям и говорили, прикрывая ладонью рот:

— Видишь вон того? Его зовут Арокле.

— Ну да? — восклицали друзья.

Прохаживавшийся взад-вперед крупный мужчина крикнул:

— Скотина!

— Чего изволите? — сказал Арокле, вбегая в зал. При виде вновь прибывших он развел руками и произнес: — О!

Введенный в заблуждение таким широким жестом, Андреа горячо его обнял.

— Эй! — воскликнул пораженный отец. — Что это еще за нежности?

— Я увидел, как он идет мне навстречу, раскрыв руки, — объяснил юноша. — Я и подумал, что он хочет меня обнять.

Отец схватился за голову.

— Сын мой! Сын мой! — горестно простонал он. — Обниматься с официантами!

— По правде сказать, — проговорил Арокле, — я никогда бы не посмел обнять этого господина. Я просто хотел сказать: «О, сколько сегодня народу!»

— Могу я переговорить с хозяином? — спросил Джедеоне.

Арокле пришел в замешательство.

— Хозяин? — пролепетал он, покраснев. — Его нет дома.

— Дома он, — прогремел здоровяк, продолжавший нервно прохаживаться. — Он дома, но прячется.

На самом деле синьор Афрагола, хозяин гостиницы «Бдительный дозор», находился под замком в помещении Дирекции, по причине вчерашних бифштексов. В определенном отношении он не был идеальным хозяином гостиницы. О нем рассказывали ужасные вещи. Например, однажды летом некто прожил две недели в «Бдительном дозоре», потом уехал и снова приехал летом следующего года. Синьор Афрагола выставил ему счет за все зимние месяцы, объяснив, что при отъезде тот оставил в номере свой воротничок, вследствие чего Дирекция сочла, что он намеревался оставить номер за собой. Добавим, кому это интересно, что жертвой этой хитрой уловки был как раз нервно прохаживавшийся здоровяк.

— Тогда, — сказал Джедеоне официанту, понизив голос, — я поговорю с вами. — Он отвел его в сторону: — У вас номера есть?

Арокле, полный подозрений, огляделся по сторонам.

— Да, — прошептал он.

— Мне нужно четыре, — сказал Джедеоне, — на втором этаже, с видом на море.

— Сожалею, — сказал официант. — Номера на втором этаже уже заняты вон теми господами.

Он показал на нервно прохаживавшихся здоровяка и пятерых молодых людей. Джедеоне подошел к компании:

— Я уверен, что вы готовы мне уступить…

— Что именно?

— Свои номера.

— Да ни за что, — отрезал один из молодых людей, смерив его взглядом.

— Если вы думаете, что сможете запугать меня, — воскликнул Джедеоне, — то вы ошибаетесь.

— Да если бы вы знали, — возразил тот, — с кем имеете дело, — не разговаривали бы так.

— Ну и кто же вы?

— Если вам угодно, я очень известный человек. И вы видели мою фотографию в журналах бессчетное число раз.

Джедеоне всмотрелся.

— Не узнаю, — сказал он. — Напомните.

— Я, — сказал молодой человек, — позирую в группе силача-гренадера, который поднимает на руках артиллерийский лафет и пятерых своих товарищей одновременно. Для помещения в журналах.

— Ух ты, вот это силища! — воскликнул Андреа с восхищением в глазах.

— Журналисты, — пробормотал Джедеоне. — К черту! Лучше держаться от них подальше.

Он поспешно отошел.

Другие отдыхающие выразили свое восхищение молодому человеку, который обвел окружающих довольным взглядом и спросил:

— А хорошо я придумал, что сказал ему, что позирую в группе силача-гренадера?

— А что, — разочарованно протянула одна девушка, — это неправда?

— Сущая правда, — ответил тот.

— Вообще-то, — заметила одна дама, внимательно разглядывавшая его в лорнет, — не очень верится, судя по вашей комплекции.

Молодой человек был щуплого сложения.

— Дело в том, — пояснил тот, — что не я выступаю в роли силача-гренадера. Я один из тех, в группе, которых силач-гренадер держит на руках, вместе с артиллерийском лафетом.

— А! — воскликнул Джедеоне, снова подходя к ним. — Так вот почему мне ваша физиономия немного знакома. Вы тот, кто сидит на левой руке, если не ошибаюсь.

— Именно.

Джедеоне пожал ему руку.

— Рад с вами познакомиться, — сказал он. — Я давно этого желал.