Андрей Беспамятный. Кастинг Ивана Грозного - Александр Прозоров

— Дней десять… — Илья Федотович кинул саблю в ножны, прикусил губу. Потом повернул голову к Андрею: — Так что, простишь их, служивый, али к хлыновскому воеводе повезем?

И тон, и поведение Умильного говорили о том, что ему сейчас явно не до поездки в далекий город, что гложет его какая-то тревожная мысль, и Матях мотнул головой:

— Черт с ними, пусть проваливают.

— Это ты верно заметил, служивый. Душу диаволу они продали, в Царство Небесное им не войти, — согласился Илья Федотович. — Но Бог велел прощать. Коли ты прощаешь… Ефрем!

Боярин взмахнул рукой, дозволяя холопам освободить дорогу. Первый возничий тут же тряхнул вожжами, торопясь уехать, пока ратники не передумали. Купец и его племянник поднялись, все еще не веря в неожиданно благополучное разрешение своей судьбы. Парень захромал к своей телеге, торговый гость, воровато оглядываясь, принялся торопливо метать раскиданные по траве тюки дорогих тканей обратно в повозку.

— Эй, купец, — подошел ближе Андрей. — Скажи: про такого хана, как Кубачбек, ты слыхал?

— Знаю, — выпрямился тот. — Богатый ногаец. Возле Аралсора его кочевья. Степи там обильные, воды много. Реки полноводные в любой стороне: Волга, Ащиозек, Узень. Так что скот его от засухи никогда не дохнет. Правда, с Дербыш-Алеем он тоже не в ладу. Сказывали, дальше к Уралу откочевал, к низовьям.

— Стало быть, между Волгой и Уралом кочует? — уточнил Андрей, еще не очень представляя, как сможет распорядиться полученной информацией.

— Там, боярин, там. — Купец покосился на задумчиво покусывающего губу Умильного и заторопился: — Благодарствуйте за милость, бояре. Век Бога молить стану…

— Езжай, — оборвал поток благодарностей Илья Федотович.

Хозяин обоза не заставил повторять дважды — ловко запрыгнул в седло и дал шпоры коню.

Боярин Умильный тоже поднялся в седло, подобрал поводья:

— А кем тебе хан Кубачбек приходится, служивый?

Матях чуть не прикусил себе язык, в один миг разваливший всю его красивую легенду с потерей памяти. Хотя — боярин здешний отнюдь не профессор невропатологии, нестыковки в признаках болезни заметить не должен.

— Не знаю, — покачал головой сержант. — Всплыло в голове, когда про ногайцев говорить начали. Такое у меня чувство, что плохой это человек, враг.

— Это небось тебе его стрелы такое воспоминание вколотили, — сделал неожиданно правильный вывод Умильный. — Мы тебя аккурат в местах его кочевий подобрали. И с Дербышем он недружен, вполне мог на русский отряд напасть.

Последняя телега обоза откатилась уже метров на сто, купец и вовсе скрылся за взгорком. Холопы подъехали к своему боярину, и тот неожиданно начал отдавать быстрые и решительные приказы:

— Прохор, скачи в Дорошаты, бей от меня челом боярину. Скажи, знаю, куда татары полон угнали. Пусть верховыми ко мне в усадьбу завтра же приходит, в погоню пойдем. Ефрем, ты к Лебтону давай, кланяйся. Ермила — к соседям Хробыстину и Лыкову мчись. Матвей — тебе Лютов и Юшин. Больше, мыслю, никого оповестить не успею. Все, гоните!

— И где полон? — не утерпел от вопроса сержант.

— У реки Чермасан. — Боярин ласково пригладил бороду. — Вотяк, что на Анареченской дороге попался, признал, что Аримхан Исанбет в набеге участие принимал. Купец тоже его кочевье пустым увидел. Стало быть, он.

— Так ведь это почти десять дней назад было!

— Ну и что? Коли купец хорошей дорогой десять дней оттуда шел, то и татары с полоном и добычей не быстрее к юртам своим доберутся. Мыслю, только сейчас они туда и подходят. Теперь им отдых нужен. Только дней через пять с места стронутся. Степь большая, спрятаться легко. Бояться не станут. А мы, служивый, логово-то их ныне прознали. От нас верст два по девяносто будет. Аккурат за пять дней и дойдем. Давай в усадьбу вертаться. Бог даст, завтра к полудню тронемся.

В ворота усадьбы отряд кованой рати въехал незадолго до сумерек. Всадники принялись расседлывать коней, подводить их к поилке. В доме только Илья Федотович мог небрежно бросить поводья ярыге и уйти в дом. Матях тоже самолично расстегнул подпругу своего уставшего скакуна, скинул уздечку. Ласково поглаживая конягу по морде, довел ее до воды. Заметил ярыгу, подошел к нему:

— Слушай, Тит. Мы завтра опять в поход уходим. Ты мне каурого, на котором я утром вернулся, заседлай, ладно? Понравился он мне. От смерти, считай, унес.

— Как же я его тебе заседлаю, боярин? — удивился тот. — Его же днем забили.

— Как? Почему?! — растерялся Андрей.

— Дык… рана рваная на боку. Брюхо разодрано, на спине потертости. И загнал ты его совсем, боярин. Вот и забили…

— Где?

— За домом его разделали. Под навесом, что напротив черного хода. Ну, возле кухни.

Сержант кинулся туда, но все, что увидел, — это большущее корыто, в котором лежали окорока, порубленная хребтина, ребра, сваленные отдельно копыта.

— Вот ч-черт! — присел рядом Матях. В голове никак не укладывалось, что эта куча мяса еще недавно была большим и теплым, дышащим, живым существом. — Извини меня, каурка. Вот уж не знал, что так получится.

Из дома вышла стряпуха с бадьей, недоуменно уставилась на неожиданного гостя:

— Тебе чего, боярин Андрей?

— Ничего… — Матях поднялся, прошел в конюшню и поймал закладывающего в ясли сено ярыгу за плечо: — Ну-ка, Тит, научи меня лошадей нормально седлать. А то, похоже, эту премудрость я тоже забыл.

Увидеться с Прасковьей в этот раз сержанту не удалось. Вечер он потратил на то, чтобы усвоить хотя бы азы обхождения с лошадьми. Узнал, что седлать надо так, чтобы складок на потнике не появилось, чтобы седло сидело на спине надежно, но и коню не мешало. Что класть седло на холку нельзя — лопаткам помешает двигаться. Что поить нужно прежде, чем кормить. Что коня на одном зерне долго держать нельзя — брюхо вспучит. Сеном нужно подкармливать обязательно, а еще лучше — травой. Что жеребцов в поход брать опасно — буйные они, дурные и непослушные. Жизнь доверить можно только кобыле али мерину.

Поутру же начались хлопоты другие. Поскольку доспехов, подходящих Матяху по росту и стати, в усадьбе не нашлось, для него срочно слатали тегиляй: пошили, вставив на боках суконные клинья и прикрыв их кольчужными лоскутами, длинный и толстый, плохо мнущийся халат, набитый ватой и конским волосом, местами выпирающим из швов. Помимо суровых ниток, халат всюду простегивала тонкая стальная проволока, а потому так просто, саблей без сильного замаха или ножом, прорезать его было невозможно.

Пока Андрей на нижнем этаже дома занимался примерками и ждал, когда подворники управятся с работой, у стен усадьбы собирались отряды: десять ратников во главе с Дорошатой, пятнадцать — у Лебтона, двадцать — у боярина Хробыстина. Лютов и Юшин пришли сам-два, а помещика Лыкова, как назло, дома не оказалось, в Хлынов ненадолго отъехал. Ждать времени не имелось.