Таинственный возлюбленный - Джулия Сеймур

научившись думать в первую очередь не о защите, а о нападении.

Жизнь распускалась перед Клаудией ярким благоухающим цветком, и она пила его нектар, сама становясь таким же буйным прекрасным растением. Когда Клаудиа, раскрасневшаяся после танцев или выездки, входила в обеденную залу, где обычно к шести часам собирались все обитатели дворца, никто не мог оторвать взгляда от высокой гибкой фигуры, смуглой бледности кожи и огромных, детских, дерзких и сияющих глаз. Только Педро еще ниже опускал голову над рюмками с хересом.

Как-то утром они пили кофе вдвоем, и он, понимая, что совершает едва ли не преступление, спросил, глядя прямо в эти полные жизни глаза:

— А ты никогда не задумывалась о том, зачем тебе все это?

— Это необходимо знать любой дворянке.

— Владеть шпагой и варить отраву?

— Ну, шпага, положим, это ваша затея, а свойства трав могут пригодиться всякому.

— О, разумеется. Ладно, Бог с ними, с травками. Но где ты намерена применять все свои знания?

Клаудиа растерялась.

— Не знаю. Наверное, когда мне исполнится шестнадцать, дон Гаспаро станет возить меня с собой, мы найдем отца, и я выйду замуж.

«Уж не за Годоя ли ты собираешься выйти?» — едва не вырвалось у Педро, но вслух он сказал:

— А как же красавчик Алькудиа?

— Ты что, ведь всем известно, что он недавно женился на инфанте графине Чинчон! Но почему ты его так ненавидишь, Педро?

— Он сатир, скотина, грязная тварь, ему наплевать на всю Испанию… — и из уст юноши полился такой фонтан карахо[71], что Клаудиа испуганно перекрестилась, но через секунду вскочила и, уперев руки в бедра, закричала сама:

— Как ты смеешь говорить такое, ты, мальчишка без роду, без племени, подобранный благородным господином?! Разве ты своими руками добился этого? Нет, тебе помог случай! Только случай! А он сам достиг всего, он учился, он служил, он и сейчас служит Испании, он подарил нам мир, он отменил примиции, его обожает гвардия! А ты?!

Педро, белый от бешенства, схватил тонкие запястья.

— Замолчи! Я прощаю тебе эти слова только потому, что ты малолетняя дурочка и сама не понимаешь, что говоришь! Он… — и, отбросив Клаудиу к другому концу стола, тихо закончил: — Я никогда не откажусь от своей клятвы, но… никогда не забуду и этот наш разговор!

На следующую зиму все учителя, кроме доньи Бениты, исчезли, словно их никогда и не бывало, и во дворце воцарились лишь французские друзья хозяина, которые поставили жизнь совершенно на свой лад. Все стали обсуждать бонапартовы победы. Мужчины носили безумные прически под названием «собачьи уши», Клаудиа — белые простые платья, а главное, все заговорили исключительно по-французски. Педро и Хуан втайне презирали эти нововведения, но, как всегда, безропотно принимали все требования дона Гаспаро. Единственное, что на самом деле огорчало Педро в эту зиму, были все более частые уединения дона Гаспаро с Клаудией. Они то уезжали верхом к Ронсевальскому ущелью, то проводили многие часы в просторном кабинете, с пола до потолка уставленном рядами инкунабул и книг. И самое неприятное — Клаудиа никогда ничего не говорила Педро о содержании этих бесед, словно их и не было вовсе. Она все более отдалялась от обоих юношей и все больше времени находилась в покоях Гаспаро, где много и долго разговаривала с доньей Бенитой.

— Откуда взялась эта проклятая старуха? — как-то не выдержал Педро, и Хуан, сам уроженец Наварры, удивленно хлопнул приятеля по плечу.

— Да ты что, старина? Донья Бенита — это известная всей Риохе герцогиня д’Эстре. Непонятно только, что она делает у нашего хозяина.

Это странное обстоятельство тоже не понравилось Педро, и он много раз пытался подслушать таинственные разговоры старухи с молодой девушкой, но тщетно.

Наконец наступила весна, которая словно умыла старый дворец. Исчезли французы, пропала Бенита, и даже дон Гаспаро уехал по каким-то делам в Памплону, не оставив никому никаких указаний. Трое молодых людей снова в одиночестве бродили по парку. Клаудиа, улыбаясь, плела венки из весенних цветов и украшала ими непокорные кудри обоих юношей.

— Тебе, Хуанито, конечно, шпорник — честность и доблесть, а тебе, Педро, — Клаудиа на мгновение замялась. — Тебе ромеро, розмарин — верность и ревность, забвение и память…

— А себе? — жестко спросил Педро.

— Мне? Мне пока клевер… — И она приколола к платью пучок розовато-белых цветочков на слабеньких стеблях. — Мне нужно поговорить с тобой, Перикито.

И, взяв юношу под руку, Клаудиа повела его в самую дальнюю часть парка, где вековые ильмы клонились над стылыми водами прудов. Они шли молча, зачем-то стараясь попасть в ногу, и порой их колени под плотным сукном невольно соприкасались.

— Послушай, — наконец остановилась у давно не работавшей плотины Клаудиа, — ты действительно не знаешь, что стало с моим отцом?

Педро опустил голову.

— Я искал его, долго искал сам, потом просил даже дона Гаспаро, но… Среди убитых его нет, но и среди живых тоже.

— Но ведь если бы он был жив, то искал бы меня, правда?

— Несомненно. Но как и где? В свое время я справлялся в Бадалоне: Челестино после воцарения кер… Алькудии, был вызван в столицу, но там его следы затерялись. Гедету, говорят, видели какой-то нищенкой, но это было давно. У кого еще дон Рамирес мог узнавать о тебе?

— А твой… Локвакс?

— Локвакса, по слухам, прирезали цыгане. Меня же теперь, как ты сама понимаешь, найти вообще невозможно.

— Значит, идти некуда. Или не к кому. И я предоставлена самой себе. Я вольна в своих поступках, никто…

— Подожди, — остановил ее Педро. — Но я? Ты мне больше, чем сестра, больше, чем новья…

— Помнишь, — вдруг, перебивая его, Клаудиа порывисто взяла юношу за руку, — в ту ночь, когда умерли мама и брат, я долго сидела у очага?

— Помню.

— Так вот, тогда, глядя на наш герб — помнишь, он висел над очагом? — на наши скрещенные шпаги в лазоревом поле, я поклялась, что если нашему роду теперь не суждено иметь мужского продолжения и некому возродить его былую славу, то… То это сделаю я! Ты веришь мне, Перикито?!

Юноша приложил к щеке холодные пальцы.

— Что ж, талантливые люди тем и отличаются от посредственностей, что последние только болтают о невозможном, а первые совершают его. И как ты собираешься этого добиться? Выйти замуж за дона Гаспаро? Лечь в постель с маркизом Альваро или еще какой-нибудь дворцовой скотиной? Возможностей масса…

— Не говори глупостей, Педро. В понедельник я уезжаю в Мадрид.

Сердце Педро стиснул ледяной обруч.

— С доном Гаспаро?

— Почему? Нет, с тобой