Куприн. Возмутитель спокойствия - Виктория Миленко

В том же номере Райлян поместил обзор прессы «Среди газет. (Инцидент Куприн — Райлян)», где привел еще одно интервью с Куприным. Процитируем фрагмент из него, потому что здесь слышна живая речь человека, растерянная и тоскливая:

«Меня что возмутило в статейке Райляна: пусть бы человек вторгался в мою частную жизнь, но он позволяет себе клеветать — и не только на меня, но и на девушку.

Он пишет, будто у нас была “афинская ночь”, будто все сидели голые, будто, повинуясь моему приказанию, разделась догола и девушка, бывшая с нами.

Да знает ли г. Райлян, кто такая эта девушка? Это — курсистка, дочь покойного моего друга, который завещал мне заботиться о ней... Она выросла на моих руках, она стала мне родною...

Возмущает меня развязность этого господина... Ведь как раз наоборот — это он, Райлян, оскорбил девушку своим замечанием:

— Какая чудная фигура. Я как художник вижу, что барышня могла бы служить превосходной моделью...

Я заметил г. художнику, не сводившему глаз с девушки, что он, должно быть, не за такую ее принимает.

— Помилуйте, — возразил г. Райлян, — перед художником смело может раздеться каждая женщина.

Рассерженный его развязностью, я сказал девушке насмешливым тоном:

— Слышишь?.. Пойди разденься...

Девушка, поняв мою иронию, встала и ушла из комнаты.

Это было три месяца тому назад. И вот только теперь печатает свой пасквиль г. Райлян.

Правда, в тот вечер он был в таком возбужденном состоянии, что изображал каких-то зверей у рояля. Но статью-то свою он писал, надеюсь, в нормальном состоянии?..

Он говорит, что мои друзья и я приняли его голыми, и это в присутствии девушки...

Признаюсь, когда я сижу с друзьями, я позволяю себе некоторые вольности... Если мне жарко, я снимаю пиджак и воротник. Насколько помню, я сидел тогда в жилетке, обмотав шею каким-то платком.

Г. Райлян пишет, будто бы я был в одной рубашке. Проницательным оком он подметил, что я сидел без сапог, в грязных носках. Он сравнивает мою наружность с арестантом.

Да, я знаю, я некрасив... Кому до этого какое дело?.. Райлян пишет, что у меня какие-то выцветшие глаза... Вот смотрите сами: у меня великолепные зеленые глаза.

Дуэль!.. Варварский обычай!.. Пережиток старины... Нам, писателям и художникам, стыдно прибегать к такому способу расправы...

Неправда, господа, скажу я вам, не клевещите на дуэль: это рыцарский, благородный способ защищать открыто то, что дороже жизни — честь человека.

В офицерской середе дуэли — единственно законный путь к удовлетворению. Будемте же и мы, господа интеллигенты, солдатами, не трусящими смерти, когда задета честь наша.

Мне нужно выйти чистым из той грязи, что вылил на меня клеветник. И одна только дуэль может смыть мой позор.

У меня растут три дочери. Пройдет пять или шесть лет, попадутся им на глаза “воспоминания” какого-нибудь бумагомараки, и они спросят:

— Отец, ты снял с себя эту грязь?»

Александр Иванович так и не объяснил, каким образом при девушке, дочери его друга, могли расхаживать голые мужчины.

И это интервью, и «Броненосец Куприн» вызвали новый виток полемики. 15 октября 1911 года иллюстрированное приложение к «Новому времени» (№ 42) поместило карикатуру Пьер-О: привязанный к позорному столбу сидит голый Куприн, обернутый на талии обрывком бумаги с надписью «Газета “Против здравого смысла”. Под редакцией Вральяна». Тело его пронзили «писательские перья» с фамилиями Мережковского, Яблоновского и Лопатина. У ног несчастного валяется пустая бутылка. Позади него два могильных памятника — Куинджи и Крыжицкого, а рядом с ними приготовленный раскрытый гроб. Комментарий: «Стрелы братьев-писателей — защитников Куприна, направленных в его обидчика Райляна, попадают...»

Райлян не просчитался с жертвой. О том, что он, Райлян, существует на свете, узнал даже Максим Горький на Капри. «Очень огорчен историей Куприна — Райляна, — писал он Амфитеатрову, — боюсь, что еще не кончена она и что А И либо физиономию оному Райляну испортит, либо еще хуже придумает что-нибудь». В другом письме: «Что за ужас, этот инцидент Куприна — Райляна! Неужели около Ал Ивановича нет человека, который бы посоветовал ему хоть выехать на время из России! Следовало бы встать за Куприна, что бы он там ни наделал»[278]. И Константину Тренёву: «Измучен историей Куприна — Райляна, со страхом беру в руки русские газеты, ожидая самых печальных происшествий. До смерти жалко Александра Ивановича и страшно за него»[279]. Горький настолько негодовал, что просил Марию Карловну собирать вырезки по этому инциденту и потом прислать ему подборку.

Это был нокаут. Корней Чуковский, приехавший в Гатчину в разгар инцидента, вспоминал: «Никогда я раньше не видел его таким обескураженным и грустным». И Бог знает, куда зашла бы вся эта история, если бы в это время несчастный Александр Иванович не отколол такую штуку, что россказни Райляна уже показались детским лепетом. Он едва не убил Леонида Андреева.

Это случилось на квартире Ходотова в ночь со 2 на 3 ноября 1911 года. Существует множество воспоминаний об инциденте, публикаций в прессе, по которым попытаемся воссоздать ход событий.

В тот день Леонид Андреев гостил у Куприна в Гатчине, они изрядно выпили, потом решили ехать в Петербург. Известно, что оба во хмелю бывали безумны и неуправляемы. Первая стычка случилась уже в тамбуре пригородного поезда. Андреев то ли спросил, почему Куприн ушел от Марии Карловны, то ли сказал что-то бестактное по этому поводу. Александр Иванович, мгновенно вспыхнув, начал хватать его за грудки...

Поздно вечером они явились к Ходотову, где в это время собрались Фидлер, Скиталец, Маныч, другие гости. За ужином Александр Иванович разошелся. Артистка Тиме пела цыганскую песню, он помогал ей громким свистом (заложив два пальца в рот) и вдруг, как пишет в дневнике Фидлер, воскликнул «Allez!» («Вперед!») и «швырнул графин с водкой в человека, сидевшего напротив, — тот успел ловко его подхватить...». А чуть позже протоколист увидел, как Куприн и Андреев схватились «подобно двум боевым петухам». Куприн нанес Андрееву несколько боксерских ударов, применив запрещенный прием «collier de force»[35*], и начал его душить.

Вспоминает Сергеев-Ценский:

«Куприн обращается к Андрееву: “Леня, а Леня! Показать тебе зажим головы?” — “Покажи, Саша, покажи”, — бормочет Андреев. И вот “Саша” так сдавил правой рукой жирную шею “Лени”, что у того полилась кровь из носа на парадную белую скатерть стола и лицо почугунело. Андреев в то время был если и не так грузен, как в последние годы своей недолгой жизни... то все же зажим головы грозил ему печальными последствиями. Это сообразил Скиталец, сидевший визави, и так как спасать Андреева надо было без промедления, то он, чтобы поспеть вовремя, встал на стол и бросился, не обращая внимания на раздавленные им тарелки и соусницы, к Куприну, чтобы разжать его руку.