Аквамариновое танго - Валерия Вербинина

Ева пересекает площадь, залитую огнями, и быстрым шагом движется дальше. По мере того как она удаляется от центра, народу на улицах становится все меньше и меньше. Ей уже ясно, что план баронессы Корф провалился. Что-то оказалось не так; каким-то образом убийца раскусил их. Он не поддался на шантаж; так, может быть, Амалия вообще не права по его поводу? Может быть…

– Простите, сударыня, который час?

– У меня нет… – начала Ева.

Но она не успела договорить фразу, потому что человек, который спрашивал у нее время, схватил ее за горло, затащил в безлюдный переулок и стал душить.

Ева захрипела и стала отчаянно отбиваться. Кричать она не могла – железные пальцы стискивали ее шею все сильнее и сильнее… Но вот хватка убийцы ослабела, потому что откуда-то сбоку выскочил Анри Лемье и рукоятью револьвера приложил его по голове.

– Сюда! Сюда! Он здесь! – закричал инспектор.

И, так как убийца никак не желал отпустить Еву, Анри набросился на него и стал выворачивать ему руку.

Ева, кашляя и растирая освобожденную шею, без сил сползла вниз по стене. В следующее мгновение она услышала, как что-то хрустнуло. Убийца сдавленно взвыл…

– Хватит, Анри! – К ним подбежала выскочившая из подъехавшей машины Амалия. – Вы сломаете ему руку… Довольно!

– Невелика потеря, – сквозь зубы ответил Габриэль, который следовал за Амалией. В руках у него был фотоаппарат, который он захватил с собой, но в сад не взял, а оставил в машине.

И, полыхнув магнием, Габриэль сделал снимок, за который – он не сомневался в этом – любая газета через несколько часов будет согласна заплатить ему любые деньги.

– Сенсационное задержание кровавого маньяка! – задорно прокричал Габриэль. Человек, лежащий на асфальте, вяло пытался закрыть лицо свободной рукой. – Снимок, сделанный прямо во время полицейской операции! Ну, как вам такие заголовки, мсье Ансельм?

* * *

– В сущности, это было очень простое преступление, – сказала Амалия комиссару Бюсси.

Полицейское управление на набережной Орфевр напоминало растревоженный улей. Телефоны надрывались, коридоры, несмотря на поздний час, были полны народу. Один из кабинетов особенно привлекал внимание присутствующих. Там, за дверью, из-за которой доносились два голоса – баритон, принадлежавший Анри Лемье, и другой голос, визгливый и протестующий, отчего он стал почти неузнаваемым, – шел допрос преступника, который убил Антуана Лами, супругов Рошар и пытался убить Жака Бросса.

– Эрнест Ансельм всегда ненавидел своего отчима, но был вынужден с ним мириться, – продолжала Амалия. – Не исключено, что убийство Лили Понс подало Эрнесту мысль, что можно убить и остаться безнаказанным, но он пока не видел, как это можно осуществить. И тут одно за другим случились два происшествия: погибли Сезар Гийо и Оноре Парни. Заметьте, никто, ни один эксперт даже мысли не допускал, что это были не несчастные случаи. Не было ни единой улики, никакого косвенного указания на возможность убийства. Но Эрнест Ансельм почувствовал, что это его шанс. Что, если кто-то решил отомстить за Лили Понс? Мало ли какие неуравновешенные поклонники у нее могли быть! Возможно, тогда он еще не додумался посылать письма, которые направят следствие по совершенно определенному пути, но у него хватило сообразительности написать на обгоревшем театре «номер два». Он отлично понимал, что, когда придет время, этот факт вспомнят и истолкуют именно так, как ему нужно.

– Ему повезло, – мрачно сказал комиссар. – Обгоревшая стена с номером была даже сфотографирована и попала в газету…

– Да. Но вообще Эрнест Ансельм был трусом – тут моя дочь совершенно права. Он и жертвы выбирал такие, до которых легко добраться и которые почти наверняка не окажут сопротивления. Подстеречь на дороге старика и застрелить его, забраться в дом к одинокой женщине и убить ее, зарезать близкого человека, который не ожидал нападения, напасть на калеку – вот образ его действий. При этом ему не были нужны ни Рошары, ни Жак Бросс, вообще никто, кроме Лами. Потому что мать Ансельма и сам Эрнест – наследники всего состояния. Если бы Альбера Лами убили при других обстоятельствах, все бы первым делом стали задавать себе вопрос, кому это выгодно, и Эрнест неминуемо стал бы одним из подозреваемых. А так – ищите маньяка, который помешался на Лили Понс и жаждет вселенской справедливости. Хотя на самом деле это был вовсе не маньяк, а весьма изобретательный и ловкий человек, который наверняка потешался, видя наши бесплодные усилия.

– Один вопрос, – сказал комиссар, до того внимательно слушавший Амалию. – Это он убил Лили Понс?

– Нет. На его совести убийство трех человек и покушение на еще двух. – Амалия поморщилась. – Наверное, мне вообще не стоило втравлять Еву Ларжильер в это дело, ведь все могло окончиться куда хуже… Вы уже получили ордер на обыск его дома?

– Да, и мне его выдали с невероятной быстротой. Министр Майен звонил и лично выражал благодарность, что вы… словом, что вам удалось во всем разобраться.

– Мне надо извиниться перед министром, – сказала Амалия. – Я поступила с ним не слишком красиво…

– О чем это вы?

Амалия поднялась с места.

– Эрнест Ансельм и не думал писать Жану Майену письмо с угрозами. Его напечатала и отправила я.

Бюсси остолбенел.

– Вы? Но зачем?

– Чтобы заставить заговорить свидетеля, который не хотел этого. Я не сомневалась, что Жану Майену больше всех известно о гибели Лили Понс. И я действительно узнала у него то, что мне было нужно.

– Хотите сказать, это он ее убил? – сердито осведомился комиссар.

– Жан? Нет. Он сказал чистую правду: он действительно видел убийцу и спугнул его. Тут самое важное – собаки, которые были в доме, письма и плющ, который оплетал замок. И Лоран Тервиль, само собой.

Комиссар вытаращил глаза.

– Вы хотите сказать, что Лоран вовсе не умер?

– Позже я вам все объясню, – сказала Амалия. – Потому что я знаю, каким было орудие убийства, я знаю имя убийцы и причины, по которым он на это пошел. Но хотя я знаю о гибели Лили Понс практически все, я не вижу, каким образом можно будет притянуть убийцу к ответу. Единственное, что я могу сделать, – это успокоить людей, которые в течение долгого времени подозревали друг друга… Да, пожалуй, только ради этого и стоит все раскрыть.

– Я очень рад, что вы пришли, – сказал Жак Бросс.

У него были мелкие черты лица, птичий нос и хохолок на макушке, тоже как у птицы. И вид у него был, как у воробья, спасенного из когтей кошки, – хотя Ксения не сомневалась в том, что Ансельм никакая вовсе не кошка, а самый настоящий шакал.

– Как ваши раны, заживают? – спросила она.

– Раны? Да разве это раны, мадемуазель… Вот на войне, когда что-то бухнуло рядом, и через мгновение я увидел свои ноги в пяти метрах от меня… Впрочем, вам, наверное, это неинтересно…