Есть ли жизнь после Путина - Георгий Бовт

Вконец обезумевший законодательный принтер готов выписывать все новые запреты и ограничения, один безумнее другого. От запрета кружевных трусов и высоких каблуков до доброй (но иностранного происхождения) части лексикона русского языка.

Какая-то часть этого бреда отсекается на уровне управления внутренней политики администрации президента, но никакая не отсекается в результате народного возмущения или возмущения той категории людей, которых тот или иной бред может коснуться. На этом фоне распоясавшиеся думские безумцы будут извергать из себя, дабы стать информационными факирами на час, все новые уродливые плоды своего не обремененного условностями образования и приличий ума, по сравнению с которыми экзерсисы типа запрета курить женщинам до 40 лет еще покажутся образцом взвешенной умеренности.

При этом чудовищное качество принимаемых законов (они сплошь сыры и не могут применяться в реальной жизни без тонн подзаконных актов, часто меняющих суть законодательства до неузнаваемости) нисколько не беспокоит впавшую в коматозное состояние общественность.

В любой нормальной стране, когда речь заходит о том, что называется жизненными интересами людей или отдельных категорий общества, хотя бы какая-то часть этих людей или этих категорий не остается безучастной и начинает отстаивать свои права.

Глядя на упокоившееся болото нынешней общественно-политической жизни в России, невольно задаешься вопросом: а есть ли у такого общества хоть какие-то жизненные интересы? А если нет, то живо ли оно вообще?

О вековом долготерпении русского народа кто только не писал. От маркиза де Кюстина («Россия в 1839 году») до Александра Солженицына. Кто-то, копаясь в причинах, грешил на русское православие. Кто-то – на вековые традиции крепостничества. В любом случае сегодня мы имеем дело с состоянием, ставшим результатом многолетней отрицательной селекции, масштабных социальных экспериментов и испытаний, выпавших на долю нашего народа в ХХ веке. Словно кто-то поставил себе целью вывести такую породу людей, которая стерпит все.

Однако ж эта отрицательная селекция привела к укреплению и таких качеств, которые позволяют не только терпеть, но и приспосабливаться. В этом смысле тоталитаризм оказался эффективным селекционером. В не меньшей, а дальше большей степени, чем терпеть, наш человек обрел необычайную изобретательность по части обхождения всяческих правил и запретов. Чем ниже способность и готовность к горизонтальной солидарности во имя борьбы за коллективные права как минимум своей социальной или профессиональной группы, тем выше такая готовность к поиску и выбиванию (покупке) исключений из правил для себя лично.

В этом смысле наш человек стал абсолютным индивидуалистом. Легче позаботиться о себе и своей семье, нежели бороться за изменение условий для широкого круга людей. И тем более всего общества.

При этом формы приспособляемости помимо увиливания от соблюдения правил, их нарушения или коррумпирования могут быть разными. От внешней и внутренней эмиграции (с погружением в виртуальную реальность онлайновых игр или ролевых игр в реальности) до безумного пьянства и полного пофигизма.

Пофигизм – это новейшая версия дзен-буддизма по-русски.

При этом народ и его управители веками – а теперь, в пору чудовищных различий в богатстве, особенно – живут параллельной, не пересекающейся жизнью по принципу «Вы делаете вид, что нами управляете, мы делаем вид, что вам подчиняемся». Современная жизнь к тому же дает гораздо больше возможностей для проявления приспособляемости к новым запретам, чем в советское время, в том числе в таких животрепещущих сферах, как приобретение водки.

Приспособляемость, граничащая с бездушной беспринципностью, – вот главная движущая сила продолжающейся общественной эволюции. Даже не страх, хотя государство в последнее время сделало много, чтобы поставить вне закона любые, даже мирные протестные акции, на очереди – контроль за мыслями. Но сегодня все же остаются еще некоторые возможности для отстаивания прав. Но и они не востребованы.

Можно, конечно, задаться в связи с этим почти философским вопросом: чего в нашем нынешнем человеке больше, непобедимости (в смысле что с ним ни делай, он все себе на уме) или неуправляемости (организовать его в регулярное, живущее по законам, поступательно развивающееся общество решительно невозможно – всяк норовит откосить)? Но он имеет смысл, наверное, лишь для будущих историков. Применить полученный ответ на этот вопрос в современности все равно не удастся. Не представляется кому-либо нужным.

Однако бывают времена, когда две параллельные прямые жизни – правителей и народа – все же сильно пересекаются, дабы воспроизвести очередной русский катаклизм. В последние пару веков так уж повелось, что мирового масштаба.

Это случалось всякий раз, когда систему, замкнутую на себя, выводили из равновесия либо непосредственная внешняя угроза, либо война. Если же она еще и сопровождалась неким брожением элит, нарушением их стройных и безупречных в своей лояльности рядов, это кончалось для прежнего состояния системы либо кардинальной перестройкой, либо катастрофой.

В настоящее время мы, кажется, находимся накануне такого момента. И именно с этим связаны все колебания насчет того, идти ли на прямое вмешательство на Украине или нет. Впрочем, выбор уже, скорее всего, сделан на небесах, без участия наместников бога на земле. Этот русский рок неостановим. Эпоха дзена по-русски себя уже исчерпала. Переход к новому качеству может начаться и завтра, и через десять лет. Но он неминуем.

2014 г.

В массмедиа есть нехитрый прием. Пытаясь быть «ближе к народу» (читателю, зрителю), они, обсуждая ту или иную новость, ставят вопрос так: «А что от этого будет простому человеку, какое влияние окажет на нашу с вами жизнь?».

Несколько раньше примерно таким образом – путем упрощенной информационной привязки – из наших СМИ были выдавлены практически все международные новости, если в них непосредственно не задействованы наше государство или наши люди. «А как это непосредственно затрагивает нашу страну и наши интересы?» – помню, спрашивал выпускающий редактор (в более приземленных выражениях) одной некогда очень влиятельной газеты про ту или иную международную новость. И, не получая ответ в духе того, что вот это непосредственно окажет воздействие на цены на товар в магазине, заметку такую из номера снимал.

Кстати, это один из факторов, повлиявших на то, что у обывателя создалось искаженное – россияцентричное – представление об окружающем мире, где все только и думают, как либо уважить наши интересы, либо нагадить нам, либо завладеть нашими природными богатствами.

И больше ни у кого никаких забот нет.

Отдельной новостной строкой проходят всякие катастрофы, природные катаклизмы и ужасы, а также легко шокирующие новости из рубрики «Их нравы», призванные на подкорковом уровне еще сильнее убедить обывателя в том, как же у нас по сравнению с там хорошо и покойно живется.

Применительно к внутреннему нашему законодательству тот же, в сущности, подход способствует превентивному успокоению обывателя. Ведь если поставить вопрос ребром: а как конкретно повлияет на нашего простого человека тот или иной очередной конкретный продукт «взбесившегося принтера»? – то бывает трудно найти прямую увязку между конкретным актом извращенного законотворчества и переменами в той или иной сфере жизни уже завтра.