Л. И. Брежнев: Материалы к биографии - Романов

она неправильна, то народ связывает все недостатки и провалы с партией, а это вредно для общества. (Кстати, я сам об этом как-то не вспоминал, а много лет спустя перелистывал книжку одного итальянского историка-коммуниста и увидел ссылку на то мое выступление.) Я говорил эти слова искренне, а не подлаживаясь под ситуацию. Уверен, что многие тогда думали так же. По-настоящему хотели восстановить доброе имя нашей идеологической, партийной службы.

И в области экономики мы тогда под руководством Косыгина начали думать о реформах, в какой-то мере развивать то лучшее, что начинал Хрущев. Поставили вопрос о предоставлении большей самостоятельности местным органам власти, мечтали о хозрасчете. Правда, конкретные детали отшлифовывались с трудом, потому что было много консерватизма и в нас самих. Но, в общем, что-то хорошее мы сделали. Не случайно же восьмая пятилетка — самая высокопроизводительная за всю историю страны.

Тогда же партия восстановила райкомы, обкомы. Повысили требовательность. Дело пошло. Но потом реформа постепенно стала сходить на нет, распадаться, потому что за нее надо браться, а ее не очень-то поддерживал Леонид Ильич. Все-таки многое, хотя я и не сторонник персонифицировать политику, зависит от первого лица. А главной заботой нашего руководителя, к сожалению, стала забота о создании личного авторитета.

«Руководителю нужен авторитет, помогайте», — говорил он в узком кругу. Но под помощью подразумевалось нечто особенное. Например, Подгорный рассказывал мне, что Леонид Ильич просил его, чтобы тот в нужных местах речи Генсека на собраниях общественности столицы вставал и поднимал таким образом зал, чтобы аплодировал в нужных местах. И добавлял: «Может, это и нехорошо, но это нужно, приходится это делать». Вероятно, из тех же побуждений, нежелания делить с кем-то авторитет он на заседании Президиума ЦК перед XXIII съездом партии предложил: «Я выступаю с докладом, вы все его читали, это наш общий отчет перед партией. Поэтому не надо вам выступать. Вот товарищ Косыгин может выступить о пятилетке, остальным не надо».

Мы нехотя согласились. А когда подошел XXIV съезд, эта «просьба» уже действовала как закон.

— Принято считать, что Брежнев был бесталанным лидером. И тем не менее важнейшие рычаги партийной и государственной власти многие годы находились в его руках. Чем объяснить этот феномен? И какую позицию занимало Политбюро — орган политического руководства, чья роль и задача в партии — не только осуществлять текущую политику и контроль за ее развитием, вырабатывать коллективные решения, но и предотвращать деформации. отход от ленинских принципов действий, норм руководства…

— При том что Леонид Ильич действительно ни в коей мере не обладал качествами выдающегося деятеля, он был хорошим выучеником той самой системы, о которой мы говорили. И, пользуясь ее методами, сумел перевести Политбюро во второй эшелон, лишить его права решающего голоса. Вроде бы безобидно — не надо членам Политбюро и секретарям выступать на пленумах и съездах, потому что у нас общая линия. А по сути, мы оказались безголосыми.

Следующий этап — была ограничена возможность передвижений. Случилось это так. Первое время мы ездили по стране, например, я с 1965 по 1970 год посетил 29 областей Российской Федерации, где до того не был. Тем более что я в исполнительном органе, заместитель Председателя Совмина. И вот как-то поехал в Свердловск, потом в Кемеровскую область. А там на меня очень серьезно насели шахтеры. Я неделю у них пробыл, разобрался с делами. Приезжаю, вызывает Леонид Ильич: «Как это ты в Кемерове был и мне ничего не сказал? (Я-то предполагал, что приеду и расскажу, какое там положение.) Знаешь, так нельзя, надо все-таки спрашивать, когда ты уезжаешь». И когда собралось Политбюро, предложил: «Товарищи, нам надо порядок навести. Надо, чтобы Бюро знало, кто куда едет. Чтоб было решение Бюро. И предупреждать, что он там будет делать». Стали было возражать: «Зачем так регламентировать? Ведь мы же члены руководства страны и партии». Но уже не в первый раз прошло его предложение, хотя некоторые члены Политбюро и возражали.

Дело в том, что Брежнев опирался на Секретариат, а не на Политбюро. Традиционно Секретариат занимался организацией и проверкой выполнения решений, расстановкой руководящих кадров. А теперь все предрешалось группой секретарей. Там были Суслов, Кириленко, Кулаков, Устинов… и другие. Секретариат рассматривал проблемы до Политбюро. И нередко было так: приходим на заседание, а Брежнев говорит: «Мы здесь уже посоветовались и думаем, что надо так-то и так-то». И тут же голоса секретарей: «Да, именно так, Леонид Ильич». Членам Политбюро оставалось лишь соглашаться. Сначала Подгорный во всем поддерживал Брежнева (к середине 70-х годов он по многим вопросам стал с ним спорить). Воронов, Шелепин, Косыгин, Полянский, я — на отшибе.

— Как же все-таки получилось, что Брежнев столько лет оставался у руля?

— Как получилось? Когда освободили Хрущева от должности, не видели замены. Встал вопрос — кто? Вторым секретарем был Брежнев. Доступный, вальяжный, с людьми умел пообщаться, не взрывался никогда. И биография. Всю войну прошел, до войны был секретарем обкома партии. Казалось, подходящий человек. Но главное выявилось потом — что он был очень некомпетентным руководителем. Наверное, чувствуя это, ревновал Косыгина.

— Кирилл Трофимович, где-то в конце 70-х годов из официальных сообщений, которые приходили в редакции из ТАСС, постепенно стала исчезать ваша фамилия. Потом — сообщение об уходе на пенсию. Вам было 64 года. По тем временам для члена Политбюро ранний уход. Чем это объяснить, что тогда происходило?

— Мне стало трудно с ним работать. А окончательное решение созрело после нескольких разговоров с Леонидом Ильичом. Мы все получали для служебного пользования закрытую информацию, и в одном из сообщений я как-то прочитал, что его дочь плохо вела себя во Франции, занималась какими-то спекуляциями. А уже и без того ходило немало разговоров на эту тему. Пришел к Брежневу, пытался по-товарищески убедить, что пора навести ему порядок в семье. Напомнил, что его авторитет — это наш общий авторитет. Он резко отчитал меня — не лезь не в свое дело… И по другим поводам стычек было немало. Наконец однажды мы сказали друг другу, что не хотим вместе работать. Я написал заявление…

— Вы работали рядом с тремя совершенно разными и по складу характера, и по воспитанию, и по устремлениям лидерами партии и государства. Знаете ли вы ответ на вопрос, почему во всех столь различных вариантах, в разной социально-экономической, политической обстановке рано или поздно возникал «культовый синдром»? Где противоядие?

— Спросите что-нибудь полегче… Ну вот, скажем, не культ, а культик— так правильнее — Брежнева. Как он создавался? Постепенно. Один из инструментов,