Правда во имя лжи - Елена Арсеньева

– Кстати, а вам известно, что такое на самом-то деле лох? –заносчиво спросил Струмилин, несколько обиженный тем, что Лада Мансуровна такмгновенно раскусила: он и в самом деле не знает ничего, и даже меньше, чемничего. – Лох, на профессиональном языке рыбаков, – это выметавший икру лосось.А поскольку икру мечут, как вы понимаете, только самки, значит, это слово имеетбольшое отношение к роду женскому, чем к мужскому. И называть лохом мужчинунекорректно.

– Грамотный, да? – У Семена вдруг стали белые глаза. Так онне злился, даже когда Струмилин качественно шваркнул его об пол. – Книжкичитаешь, да?

– Есть такое дело, – покладисто кивнул Андрей. – Ну, так мневроде что-то хотели показать?

– Покажем, покажем. – Лада Мансуровна, выходя, поманила егоза собой. – Тебе будет очень интересно.

Сделали несколько шагов по коридору, потом спустились вподвал. Запах краски здесь стоял просто ужасающий. Мимо, чихая, прошагалтщедушный паренек, толкая перед собой каталку с манекенами в вечернем прикиде.Дамы с пустыми глазами гордо демонстрировали умопомрачительные платья,джентльменам также повезло приодеться.

Струмилин невольно фыркнул, вспомнив, как в «Мастере иМаргарите» везут в клинику знаменитого психиатра, профессора Стравинского,коллектив какого-то учреждения, на который Фагот, он же Коровьев, напустилнеистребимую страсть к пению. Помнится, страдальцы стояли в грузовике, держасьза плечи друг друга, выводя мелодию: «Славное море, священный Байкал!» – и прохожиедумали, что это экскурсия едет за город.

Правда, здешние дамы и господа не пели.

Лада Мансуровна открыла дверь в небольшой зальчик изаговорила преувеличенно-громко, словно хотела, чтобы ее услышал не толькоСтрумилин, но и маляры-штукатуры-работяги, споро орудующие мастерками и прочиминструментом во всех углах зальчика:

– Теперь у нас здесь будут проводиться презентации моднойодежды. Мы пришли к выводу, что эстрадный зал нерентабелен, да и наши клиенткиищут у нас не столько шума, сколько тишины, поэтому решили устроить еще однукомнату отдыха. Дамы могут расположиться вот здесь, в креслах, а на сцене передними пройдут лучшие модели города. Установим здесь также манекены, подобныетем, какие вы только что видели. Надеюсь, у санэпидстанции не окажетсяпретензий?

Парочка работяг без особого интереса оглянулась на парня вбелом халате и снова вернулась к своему занятию.

Лада Мансуровна прикрыла дверь и с торжеством воззрилась наСтрумилина:

– Понял? Все, больше никто и никогда… Лопнул шарик, яснотебе? Шарик лопнул! А на «Ведомости» подадим в суд. При поддержке Порываева,жену которого грязно оклеветали. Обыкновенный фотомонтаж! Причем этаневрастеничка Оксана станет свидетельницей обвинения. Так что даже если ты всеже имеешь отношение к фоткам, тебе никто не поверит. Можешь идти на хер сосвоими обвинениями!

Струмилин пожал плечами.

– Простота человеческая не имеет границ, – приветливо сказалон Ладе Мансуровне. – Вы уверены, что оскорбили меня? Между тем слово «хер» вданном конкретном случае не имеет ничего общего с непристойностью. «Хер» –старинное название буквы Х. Перечеркнуть какой-то текст двумя чертамикрест-на-крест – нарисовать на нем букву Х. Хер, стало быть. Отсюда и слово «похерить».И, как последующая модификация, – послать на хер. «На хер тебя!» –просто-напросто: исчезни, сгинь, как перечеркнутый текст. Все чинно иблагородно. Это уже потом развращенное человеческое воображение превратилоневинную букву Х в синоним неприличного слова из трех букв. Так что… каждыйпонимает вещи согласно своей испорченности.

И пока Лада Мансуровна на пару с Семеном люто хлопала передним глазами, не в силах исторгнуть ни словечка из своей возмущенной груди,Струмилин с благодарностью вспоминал свою маму Майю Ивановну, всю жизнь истовои фанатично восхищавшуюся словарем Даля, не устававшую приводить сыну примерыиз этой сокровищницы русского языка. Андрей рос довольно болезненныммальчишкой, после гибели отца некому было особенно заниматься его мужскимвоспитанием, и частенько случалось так, что, неумело помахав кулаками в драке ишмыгая разбитым носом, он насмерть сбивал противника одной только просьбой:показать прямо вот здесь, посреди двора, пядень с кувырком.

Наглядевшись вдоволь на самые лихие, с подскоком и вывертом,пацаньи кувырканья в пыли и песке, Андрей садился на краешек песочницы иотмерял на ее бортике расстояние от большого до вытянутого указательногопальца:

– Вот это, братцы, пядень, или пядь. А это, – он прибавлял куказанному расстоянию два первых сустава указательного пальца, – а это, братцы,– кувырок! Вот вам пядень с кувырком!

И с торжеством уходил, в то время как дворовые мастеракулачного боя отряхивали грязную одежду и грозились непременно набить Андрюхеморду. Еще с детских лет усвоив способ поставить на место зарвавшегося хама,сейчас он с удовольствием наблюдал, как меняет цвет лицо Лады Мансуровны:возмущенно бледнеет, краснеет, багровеет, лиловеет…

Но она здорово умела брать себя в руки, эта тетка! Пожала широкимиплечами, усмехнулась:

– Забавно! Ну что, можно считать, мы обо всем договорились?Тогда… всего доброго?

И как ни в чем не бывало начала подниматься по лестнице.

– Минуточку, – окликнул Струмилин.

– Что такое? – Стоя на верхней ступеньке, Лада Мансуровнаказалась еще массивнее. А как величаво, как неприступно она закидывала своюкруглую, почти безволосую голову! – Вас еще что-то интересует?

– Да. Где Лида?

– А, ну конечно! – Лада Мансуровна захохотала. – Семен,покажи.

– Сюда пожалуйте, – шмыгнул глазками куда-то в угол Семен,вдруг остро напомнив Струмилину не педантичного бухгалтера, а зачуханногоприказчика из пьес Островского. – Прошу. Забирайте. Нам чужого не надо.

Струмилин обернулся – и резко выдохнул сквозь зубы, толькосейчас осознав, что кучка пыльной ветоши в темном углу – это скорчившаясяЛидина фигурка.

Подхватил ее, сгоряча не чувствуя никакой тяжести. Головазапрокинулась, платок съехал, открыв красную ссадину на шее.

Так, эту ссадину он помнит, заметил ее еще в поезде, значит,Лада Мансуровна и ее приказчик тут ни при чем. А вот разбитая губа инеестественные красные пятна на мертвенно-бледных щеках…

О черт, да она и в самом деле пьяна до бесчувствия! Разиткакой-то сивушной гадостью. И тут же Струмилин разглядел влажные пятна наголубом шелке костюма. Так-так, похоже, здесь все не так уж просто, какхотелось бы Ладе Мансуровне!