Ричард Длинные Руки - Гай Юлий Орловский

Отвернулся, похлопал коня по шее, поцеловал в умную морду. За спиной страшно грохнуло. Земля вздрогнула, словно еще один испуганный конь, только побольше.

Стены валились, исчезали в клубах черной пыли. Башня оседала, как кусок сахара в кипятке, волны пыли и дыма расходились в стороны. На нас с конем надвинулась целая стена. Я ухватился покрепче за повод, глаза и рот захлопнуть не успел, закашлялся, стал тереть глаза, а из пыльного облака выкатился камень и больно ударил по ноге. Я поспешно отступил, но тяжелая пыль оседала быстро, это не туман. Пока я успокаивал дрожащего, как тургеневская барышня коня, от башни не осталось даже руин, как при пожаре или землетрясении – груда камней сперва превратилась в песок, а тот развеяло незримым ветром.

Я посмотрел под ноги. На месте булыжника, шарахнувшего меня по голени, таяла, почему-то пуская пузыри, горстка песка.

– Велика сила господня, – сказал я коню, повторяя часто звучавшие в походе слова священника, Ланзерота, даже Бернард ихупотреблял частенько, иногда вместо мата. – Бог долго терпит, но больно бьет.

Конь фыркнул, не понимая, почему ж тогда бог ждал, когда я попрошу разрушить эту колдовскую башню. Даже ему, коню, понятно, что надо бы ее сразу, как только заприметил, он же всевидящий...

Костер разгорелся, яркий оранжевый свет накрыл нас, как золотой полусферой, и за ее пределами на месте привычного обжитого мира снова разлилась чернота, словно гигантский осьминог пустил защитное облако чернил: Между лопатками проползла сосулька. Свет костра подобно богу разделил мир на свет и тьму, а я, устрашенный, без нужды побросал в огонь крупных сучьев, притащил пару сухих стволов. Да еще массивный обломок ствола, на котором сижу, чуть отсырел, но в таком жаре тоже даст хорошее пламя.

Снова лег, накрылся плащом, чувствуя себя маленьким и потерянным в огромном страшном мире. Зато в мечтах уже держал турку за длинное ушко, коричневая шапка кофе поднимается к поверхности... и тут далеко в темноте послышался неясный стон. Я насторожился, одной рукой лапнул меч, завертел головой, но что можно увидеть ослепленными глазами в темноте?

Стон повторился, потом низкий гортанный голос произнес из тьмы всего в десятке шагов:

– Дик! Оруженосец Дик...

Я собрался с храбростью, ответил громко:

– Ну?

Голос повторил снова:

– Оруженосец Дик...

– Это я! – крикнул я. – Иди к костру, не трону. В темноте послышался смех, почти тут же голос раздался с другой стороны костра:

– Дик... Оруженосец Дик!

Мороз пробежал по моей шкуре. Чтобы с такой скоростью обогнуть костер, даже не костер, а освещенное светом пятно по диагонали метров десять, надо иметь очень быстрые ноги. Настолько быстрые, что я даже не представляю. Может быть, там еще один?

– Не боись, – повторил я. – Выходи, подлый трус. Мне почудился топот убегающих ног. Выждав, я позвал еще дважды, не дождался ответа, лег у самого костра, снова накрылся плащом. Конечно, здесь я слеп, но и чужак, судя по всему, огня побаивается. Но даже если и выйдет, то я увижу, увижу...

Но перепуганное сердце колотилось, как у мазаева зайца. Я закрывал глаза, считал выходящих из домика. леммингов, мысленно вел их через препятствия, загонял в норку, но сон трусливо держался в сторонке, опасаясь голоса в ночи. А еще больше того, в ком этот голос поселился.

Ноги приятно грело, искры сперва поднимались к небу красивым столбом, потом поредели, а сейчас я слышал только редкое пощелкивание в толстых поленьях. Происходил какой-то процесс, связанный то ли с горением, то ли с охлаждением, поленья рассыпались на горсти багровых углей, уже без огня, но жару давали больше, чем самое большое пламя...

Веки отяжелели, я едва расслышал почти мурлыкающий голос:

– Дик! Оруженосец Дик!

Я вздрогнул, рука нащупала меч.

– Я здесь, – ответил я из-под плаща. – Подходи, не бойся!

Голос ответил громче, я уловил в нем некоторые изменения, добавилась жестокость, уверенность, даже насмешка:

– Я не боюсь, оруженосец Дик. Оруженосец Дик!

– Трус, – выговорил я сердито, хотя губы мои сводило судорогой страха. Даже днем страшновато встречать неведомое, а вот так ночью... – Если ты хочешь подраться, то иди сюда. Померяемся силой!

Я сбросил плащ, сел, меч в руке. Багровый свет освещал на три шага от костра, а дальше черный космос, тьма, даже, может быть, Тьма.

В тишине снова послышался топот убегающих ног. Вслушивался я так, что уши вытянулись на полметра. Шаги были странно человеческие: ни топота копыт, ни шлепанья перепончатых лап, ни царапанья птичьих когтей. Вот только слишком уж грузноваты. Словно убегал Карелин, набравший в глуши пару сот килограммов мускулистого мяса.

– Свинья, – сказал я громко. – Хулиган! Бомж! Дурило!

Лег, укрылся, но сон не шел. Через некоторое время в ночи послышался тот же голос:

– Дик! Оруженосец Дик!

– Вылезай, подлый трус! – заорал я. Трусость невидимого собеседника придала отваги. – Вылезай, я разорву тебя голыми руками!

Но сперва разрублю на части, добавил мысленно. Топот босых ног, мозоли там плотненькие. Еще не совсем копыта, но близко, близко...

Я торопливо подтащил к костру обломок бревна, накрыл плащом, а сам откатился в темноту. Ноги попали в ямку, ту самую, в которой собирался зажечь костер, поспешно умостился там весь, затих.

Ждать пришлось долго, потом в тиши, опасно близко, раздался голос:

– Дик! Оруженосец Дик!

Жажда повернуть голову и постараться увидеть в темноте была так велика, что занемела шея. Пальцы правой руки вцепились в кинжал, левой – в меч. Для дальнего боя и для ближнего.

– Дик! Оруженосец Дик!

Ноздри уловили запах огромного немытого тела. Я задержал дыхание. К счастью, ветер ко мне, неизвестный меня не должен учуять, я ж после скачки на коне пахну не слабее.

– Дик! Оруженосец Дик!

Голос отдалился. Когда он позвал снова, я рискнул поднять голову. И едва не опоздал: массивный зверь уже был в освещенном круге и наклонился над бревном, укрытым плащом. Я успел увидеть, как в мохнатой лапе блеснул металл. Послышался глухой удар по дереву. Зверь торжествующе взревел, дубина в его руке замелькала, как веер мадам Баттерфляй, удары слились в частую дробь.

Я выскочил на цыпочках. С мечом в обеих руках пробежал в темноте, страшась споткнуться, замахнулся изо всех сил. Зверь в последний миг уловил неладное, начал распрямляться. Я метил в голову, но лезвие ударило по шее. Руки болезненно тряхнуло, будто я пытался перерубить бревно. Зверь рыкнул страшно, горловой звук оглушил, тут же перешел в клокотанье, затем я услышал свист, будто под давлением вырывалась струя воздуха.

Голова отделилась от туловища, кончик меча коснулся земли. Обезглавленное туловище качнулось и рухнуло навзничь. Из шеи хлестали темные струи, легкие охлопывались, воздушная струя подхватывала капли и разбрызгивала в мелкую пыль.