Основания новой науки об общей природе наций - Джамбаттиста Вико

Из всего этого мы можем получить следующий Королларий: чем языки богаче подобными сокращенными героическими выражениями, тем они прекраснее; и притом прекраснее они потому, что более очевидны; а чем они очевиднее, тем они правдивее и вернее; и наоборот, чем больше языки загромождены словами скрытого происхождения, тем менее они усладительны и потому темны и неясны и, следовательно, больше подвержены заблуждениям и ошибкам; последнее должно происходить с языками, образовавшимися из смешения многих варварских языков, от которых до нас не дошла история их происхождения и их переносов.

Теперь, чтобы проникнуть в исключительный по трудности способ образования всех этих трех видов языков и букв, нужно установить следующее Основание: как одновременно возникли Боги, Герои и Люди (ибо именно Люди выдумывали себе Богов и считали свою природу героической, смешанной из природы Богов и природы Людей), так одновременно возникли и три языка (разумеется при этом, что развитие их всегда шло нога в ногу с развитием букв), со следующей, однако, громадной разницей: язык Богов был почти совершенно немым, очень мало артикулированным[126]; язык Героев был смешан пополам из артикулированного и немого языков и, следовательно, из народной речи и из героических знаков, которыми писали герои (Гомер называет их отцлата); язык Людей был почти целиком артикулированным и в ничтожной степени немым, так как не существует настолько богатого народного языка, где не было бы больше вещей, чем слов. Поэтому Героический язык неизбежно оказывается вначале в высшей степени разлаженным, в чем великий Источник темноты Мифов. Примером может служить миф о Кадме: он убивает большую змею; сеет ее зубы; из борозд рождаются вооруженные люди; он бросает в них большой камень; они бьются насмерть, и, наконец, сам Кадм превращается в змею. Таким-то изобретателем был тот Кадм, который перенес буквы к Грекам; ему был посвящен этот Миф, содержащий, как мы разъясним ниже, больше сотни лет Поэтической Истории!

Из уже сказанного следует, что одновременно с тем, как начал образовываться божественный характер Юпитера – первая из всех человеческих мыслей Язычества, – начал образовываться и артикулированный язык посредством ономатопеи, которою, как мы всегда это можем наблюдать, счастливо выражают себя дети. По шуму грома Латиняне первоначально называли Юпитера Jous; Греки по свисту молнии называли его Zsug по звуку, который производит огонь, когда он сжигает, Восточные люди должны были называть его Ur, – отсюда Урим, «сила огня»; то же самое происхождение должно было у Греков породить название oupavoq – «небо», а у Латинян глагол иго – «жечь»; у Латинян же от свиста молнии должно было произойти Cel, одно из односложных слов Авзония, – нужно только произносить его с Испанским с{248}, так как этого требует остроумие самого Авзония, где он так говорит о Венере:

Одновременно с происхождением языка богов, как это следует отметить, начавшегося с возвышенного Изобретения Мифа о Юпитере, так же возвышенно началась и поэтическая речь посредством ономатопеи (выше мы это уже говорили). Дионисий Лонгин без колебания помещает ономатопею среди Источников Возвышенного{249bis} и замечает, что у Гомера глаз Полифема, когда в него Улисс втыкает зажженное бревно, издает звук σιζ’. Продолжали образовываться человеческие слова посредством Междометий, т. е. слов, артикулированных при вспышке неистовых страстей; во всех языках они односложны. Поэтому не невероятно, что когда от первых молний в людях начало пробуждаться удивление, тогда же зародилось и первое Междометие, относящееся к Юпитеру и образованное как слово «ра»; это междометие удивления в последствие сохранилось с удвоением «papa», откуда позже родилось для Юпитера прозвище Pater – «Отец» Людей и Богов; впоследствии все Боги стали называться Отцами, а все Богини – Матерями[127], почему у Латинян сохранились слова Jupiter, Diespiter, Marspiter, Juno Genetrix{250}, – хотя последняя, согласно несомненным рассказам Мифов, была бесплодна. Мы замечаем, что все другие многочисленные Боги и Богини на небе не заключают между собою браков (поэтому Венера называлась сожительницей, а не женою Марса), и, тем не менее, все они назывались Отцами, о чем у нас есть несколько стихов Луцилия, приведенных во «Всеобщем Праве»{251}. Они назывались Отцами (Patres) в том смысле, в каком patrare значит прежде всего «делать», что свойственно Богу: это совпадает также и со Священным Языком, так как в рассказе о Сотворении мира сказано, что на седьмой день Бог отдыхал ab opere quod patrarat{252}. Отсюда же должно было произойти impetrare{253} (почти что impatrare), которое в Науке Авгуров называлось impetrire – «приносить хорошие авгурии», – но происхождении которого Латинские Грамматики наговорили столько глупостей. Это доказывает, что первой Интерпретацией была Интерпретация Божественных Законов, установленных ауспициями: интерпретация – это почти interpatratio. Итак, раз этот божественный титул вследствие природного честолюбия человеческой гордости был незаконно присвоен себе могущественными в состоянии Семей людьми, то они стали называть себя Отцами. Это, может быть, дало повод к тому

Простонародному Преданию, что первые на земле могущественные люди заставляли себе поклоняться, как Богам; но так как благоговейное почитание должно было оказываться Божественному имени, а они само Божественное имя называли Богом, и так как позже могущественные люди первых Городов также приняли имена Богов, то в силу того же благочестия они Божественные имена стали называть «бессмертными Богами», в отличие от «смертных Богов», т. е. этих людей. Неуклюжесть Гигантов (Путешественники рассказывают то же самое о Патагонцах) может нам удостоверить тот след, который остался в латинском языке в старых словах pipulum и pipare в значении «жалоба» и «жаловаться»; они должны были произойти от жалобного междометия pi, pi[128]; по Плавту, pipulum должно обозначать то же самое, что и obvagulatio XII Таблиц; но это слово должно было произойти от vagire – «плач детей». Совершенно так же от междометия ужаса должно было возникнуть у Греков слово παιὰν{254}, начавшееся с παϊ об этом у нас есть золотое чрезвычайно древнее Предание{255}: Греки, испуганные огромной змеей, Пифоном, призывали себе на помощь Аполлона словами: ὶώπαιὰν; первые три раза они их восклицали медленно, так как ослабели от ужаса; потом, так как Аполлон убил Пифона, они столько же раз из ликования восклицали их быстро, разделяя ὤ на два ὀό и дифтонг άῖ на два слога. Так естественно родился героический стих, сперва спондеический, а впоследствии ставший дактилическим; отсюда у спондея осталось то вечное свойство, что он на всех местах, кроме последнего, уступает дактилю; и так естественно родится песня в размере героического стиха под влиянием порывов самых неистовых страстей: вообще мы видим, что люди разрешают в песне сильные страсти[129], и прежде всего страдания и радость, как это и говорилось в Аксиомах{256}. То, что здесь сказано, окажется очень полезным немногим ниже, где мы будем говорить о происхождении Песни и Стиха.