Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба)

– А ну тихо!!! – рявкнул Петька и стукнул ладонью по столу. Женька от удивления замерла и замолчала.

– Теперь говори, откуда гранаты?.. – снова на-чал он.

– Из Фрунзовки, – пробормотала она.

– Так я и знал! – хлопнул, не сдержавшись, он себя руками по коленам. – Вот видел же, что глаза бегают… У-у-у-у… бесстыжая!!! Отвечай как на духу: куда запалы для гранат дела?

– Взрыватели, – автоматически поправила его Женька.

– Так были? Да? Куда дела? – не унимался Косько.

– Закопала, куда ж еще… Если б оставила, ты бы сразу догадался и все бы отнял. А так мы хоть живы остались, скажи спасибо, что так обошлось…

– Спасибо, – улыбнулся Петька. – Ладно, раз такое дело – держи вот, – он достал всю в крови гранату и еще две такие же из вещмешка. – Будет тебе спасибо… А я пока закрою окна… ну, что остались… как-то… уложу детей спать, а ты пока занеси арсенал в спальню, до утра далеко, спать нам нельзя, а ну если кто-то захочет заглянуть в гости, так я еще кой-чего поспрошаю у тебя…

Поздно ночью Петька, который вообще после пережитого не мог заснуть, вглядывался в спящую Женьку, в ее лицо, приоткрытый рот, который она периодически кривила, как ребенок после пережитого горя, и потом еще коротко судорожно всхлипывала во сне… Он, несмотря на прохладу, откинул одеяло и задумчиво разглядывал ее родное тощее тело в куцей почти прозрачной батистовой сорочке на тонких бретелях… Петька как фотокарточки перебирал в голове события дня и три разомкнутые пятерни сержанта… Пятнадцать душ…

«Мало! – внезапно подумал он. – Я бы их всех, тварей, положил!»

С этого момента его работа приобретет смысл – он будет сражаться не с врагами Родины, а с личными врагами своей семьи, которая таким странным образом объединится в его голове с государством, безвинно пострадает за него…

Петька снова с умилением и болезненной нежностью посмотрит на жену. Ее правая рука со скрюченными пальцами продолжала держать несуществующую гранату. Могло показаться, что Женька во сне протягивает кому-то невидимую стопку, чтобы чокнуться. Петька вдруг по-детски хихикнул, поднялся, на цыпочках сбегал на кухню и аккуратно вложил в ее не до конца разжавшийся кулак лафитничек – рюмашку голубого стекла, почти такую, какая была у них дома. После этого, когда уже рассвело, он заснул со счастливой улыбкой на лице…

Произошедшее в Соснице потрясло ее и моментально обросло десятками мифических подробностей, одна другой страшнее и мистичнее. И главными героями, разумеется, стала проклятая красная пара – Женька и Петька.

– Антихрист, душегуб, – шипели ему вслед. Петька не разочаровывал и лично подключился к допросам в госпитале, не стесняясь в выражениях и средствах.

Ну а про Женьку пошли такие легенды, что Фрунзовке и не снились. Как и положено в народном мифотворчестве – теперь все детские болезни, обрушившийся на город затяжной дождь и даже дефицит в магазине связывали и лично с ней, и с ее местью. Потому что ладно граната – постепенно в рассказах появлялся черный морок, который связывал по рукам и ногам и не давал вдохнуть, но завалить с одного удара огромного мужика, который на спор поднимал телегу, могла бы только нечистая сила. Пострадавший в который раз в подробностях рассказывал медсестрам, что Женька только глянула и мотнула головой, а чугунная сковорода сама поднялась и, пролетев через комнату, ударила ему в голову.

Из-за шутки со стаканом Женя не выходила несколько дней и еще неделю не разговаривала с Петькой. А потом она появилась во дворе в своем фирменном галифе и перекроенном черном кожаном плаще. Секунду помедлив, вздохнула и, решительно толкнув ногой остатки калитки, вышла за ворота. Руку из кармана плаща она не вынимала даже в магазине. По характерно оттопыренному карману было понятно – там оружие, и рука на спусковом курке.

В гробовой тишине она купила хлеб и повернулась к выходу.

– Как тебя земля носит, убийца, – пробормотал кто-то за спиной. Женька медленно, всем корпусом развернулась и уставилась на очередь.

– Вякнешь еще хоть слово – колено прострелю, – отчеканила.

– Це не я! – отшатнулась в сторону стоявшая ближе всех старушка.

– А у меня патронов на всех хватит, – хмыкнула зло Женька. – Так что тише ведите себя. Скромнее.

Она развернется и выйдет. А ночью наконец-то заговорит с Петькой, точнее – завоет в голос в подушку:

– Да сколько же можно!!! За что? Мне это за что? Я же в тюрьме за окнами заколоченными, да хуже, чем в тюрьме, – там хоть охраняют! А здесь?! Я спиной к окнам повернуться боюсь, за ворота выйти боюсь, оставаться одна тоже… Это же невыносимо! Это не исправишь уже! Это не жизнь, Петя!

Тот молча гладил ее по голове, пока она не заснула в слезах.

По другую сторону, за воротами гарнизона, была совсем другая реальность.

Там был Петр Косько, новый зам, который собственноручно ликвидировал банду врагов социалистической Родины, воспользовавшихся безграмотностью и отсталостью народных масс и организовавших заговор с целью убийства семьи чекиста. Николай Дмитриевич умел подать любую ситуацию начальству в самом выгодном свете, тем более такое громкое дело. И не только выхлопотал своему заму сладкий кусок, но и заработал премию и личную благодарность за бдительность в подготовке, обучении и защите офицерских семей.

Петька придет домой и осторожно скажет Женьке:

– Жди, завтра придут стекла вставят. Я договорился. И, Женечка, как ты смотришь, чтоб немного развеяться? С людьми поговорить… Может, седьмого ноября, после официальной части, устроим дома, так сказать, дружеский ужин, начальство позовем, пару моих подчиненных с женами, ты их на стрельбах видела. Все веселее? Тем более вроде еще один повод намечается…

Стекла вставили, званый ужин удался на славу. Редкие праздники были настоящим событием – поэтому к ним готовились все. Кто добыл хорошего самогона и сладкой наливки для дам, кто принес патефон и пластинки, но главной героиней праздника стала, конечно, Женька. Она готовилась так, будто в Сосницу должен был приехать сам нарком внутренних дел СССР Николай Ежов. Недаром она хранила мамины письма с рецептами Мельницкой. Стол произвел фурор – ни такой подачи, ни таких диковинных блюд, как гефилте фиш, пирожки «поцелуйчики» с куриной печенкой или налистники размером с дамский мизинец с острой закуской, и уж тем более торт «Мишка» товарищи офицеры и не пробовали никогда. Женя в гарнизоне и так была легендой и образцом идеальной жены. Но тут к внешности и боевым навыкам добавились еще и кулинарные таланты. Изголодавшаяся по общению и вниманию, она наслаждалась триумфом и комплиментами.

После выпитого за революцию, Ленина и Сталина пили практически только за хозяйку. Петька уже не знал – гордиться или тревожиться. Но тут с рюмкой в руке поднялся Николай Дмитриевич с лукавой улыбкой.

– У нас еще один повод, – произнес. – Петр Иванович, это правда, что ты был самым молодым машинистом в Одессе?