В поисках белой ведьмы - Танит Ли

Эта мысль показалась мне забавной. Осмотревшись, я снова улыбнулся.

В масрийских религиозных верованиях есть интересная двойственность. С одной стороны, считается, что после смерти души следуют в мир иной, где правит их огненный бог. Однако душа может немного повременить с отправлением, поэтому в могиле для нее создаются все необходимые удобства. Ни тогда, ни теперь я не был убежден, что каждый масриец полностью и безоговорочно в это верит. И все-таки, может формально, а может, чтобы заглушить свои собственные сомнения, они это делают.

Помещение было небольшим, пол выложен разрисованными плитками. На серебряной цепи висела масрийская лампа из розового стекла, рядом лежали трут и кремень. Тут стояли маленькие столики из полированной кости со всевозможными туалетными принадлежностями, серебряная ванна с высокими кувшинами, наполненными водой, и хрустальными вазами с маслом. Фреска на стене изображала сады с цветущими деревьями, среди которых резвились обезьянки, кошки и птицы. (Чтобы призрак не тосковал по земным садам? По-моему, такая дешевая подделка лишь повергла бы его в рыдания.) Изящный диван с золотыми подлокотниками и шелковыми подушками располагал ко сну. Рядом стояли запечатанные бутыли с вином, корзины с фруктами и сластями и успевший покрыться плесенью хлеб. И все-таки я съел его, потому что был голоден; на вкус он был отвратителен, но насытил меня, а вино убрало изо рта неприятный вкус.

Разбираясь с содержимым корзин, я внимательно рассматривал форму гробницы. Закругленные стены, сужающиеся кверху в виде дымохода; наверху было отверстие, через которое виднелось небо. Это отверстие располагалось как раз над щелью в саркофаге, чтобы солнечный свет мог туда проникать. Верхнее отверстие было довольно широким, поэтому его прикрывала решетка — иначе бы в него могли залететь птицы. Все это соответствовало строению усыпальниц, которые я раньше видел, все, кроме одной детали: помещение как-то странно обрывалось, и я сообразил, что за этой комнатой находится еще одна. Я поискал дверь и не мог ее найти. Тогда я пробил брешь в стене своей энергией, будто ударом огромного кулака. Кусок стены рассыпался, и вместе с ним розовые деревья, обезьянки и медово-желтые голуби. И за ней я увидел еще одну гостиную смерти.

У меня не было дурных предчувствий, пока я не увидел посеребренное зеркало и благовония в янтарных сосудах. Тогда я понял.

Я перешагнул через разрушенную стену, и на меня повеяло холодом смерти.

Гроб, сделанный из бронзы, без украшений и позолоты, был прикрыт императорским знаменем с лилиями.

Я застыл на месте и, прислонившись к полуразрушенной кирпичной стене, вспомнил ее лицо, представшее передо мной сквозь пелену лихорадки, когда она спросила, нужно ли еще что-нибудь сделать. Да, тогда мне казалось, что чума ее миновала. И все-таки она лежала здесь.

Вот какова была глубина ее преданности мне. Опасаясь, что необходимые молитвы не были прочитаны надо мной перед смертью, что я не получу того, что требуется, она отдала мне все, что может масриец получить после смерти, отдала, отняв у себя, — гробницу, снаряжение, достойное короля или принца, драгоценный саркофаг. Я лежал в гробу, предназначенном для нее.

Я любил ее высокий гибкий стан, ее глаза — почти на уровне моих. Да, ее смертное ложе вполне могло подойти мне. А что касается богатых доспехов, в которые меня заключили, — где она их достала и на какие уловки пустилась, чтобы я, не принадлежа даже к городской знати, незаконно воспользовался ими? И сделав это, она сама заняла место рабыни в маленькой комнате; умирая, она не знала, какую шутку сыграет судьба с ее дарами. И в самом деле, откуда ей было знать, что я вернусь из небытия, проснусь и закричу, задыхаясь в одном из ее подарков, которые ее любовь, ее щедрость, ее гордость преподнесли мне, делясь со мною всем даже после смерти?

В этой гробнице не было света, кроме того, который теперь попадал туда сквозь разрушенную стену, в бронзовом саркофаге не было отверстий. Мысль о том, что она наделала, львиными когтями раздирала меня изнутри. Отвернувшись от гроба, я прошелся по комнате, касаясь ее вещей. На подносе лежали гребни, краски для век, которыми она подрисовывала глаза! Ожерелье из жемчуга светилось и переливалось — точно так же, как оно светилось у нее на шее. Среди духов я нашел пузырек, который без труда узнал, и взял его, чтобы вдохнуть ее запах — то ли для того, чтобы почувствовать себя еще более несчастным, то ли наоборот. Но ее запаха я не почувствовал — пахли просто духи в хрустальном сосуде.

Я резко повернулся и подошел к бронзовому саркофагу. Что заставило меня долго и пристально смотреть на него — дремлющие во мне темные силы или низменные человеческие побуждения? Смерть безоговорочно заявляла свои права. Итак, я был свободен, но одинок. Теперь целую вечность обречен я, сидя на обочине, провожать глазами похоронные процессии в безмолвии и одиночестве.

Голыми руками я сорвал крышку гроба. Я не чувствовал своей Силы, во мне кипел только гнев. Крышка, загрохотав, отлетела в сторону, из гроба разнесся тошнотворный запах бальзама.

Я ожидал увидеть все, что угодно — прах, кости, зловонный разлагающийся труп. Я не мог определить, сколько дней или сколько месяцев она пролежала там. Но, наверное, недолго, потому что тело ее, закрытое, вопреки масрийским традициям, бронзовой крышкой, сохранилось.

На ней были богатые одежды красного цвета, но тело не было раскрашено; плоть ее предстала мне такой, какой я видел ее раньше. Я понял, что умерла она не от чумы — я безошибочно узнал бы тот ужасный желтый цвет. Что же тогда, о боги, привело ее сюда? Несколько минут я глядел на нее, пока не заметил маленького серебряного цветка на ее груди. Сначала я принял его за украшение — но то оказалась рукоятка ножа — острого, но небольшого — такими ножами масрийские женщины подстригали себе волосы. Тот, кто решил им воспользоваться, должен был точно рассчитать удар и направить его не дрогнувшей рукой прямо в сердце.

В тот момент я решил, что это из-за меня она лишила себя жизни — так велики были мое горе и моя гордыня. Я склонился ниже и взял в руку локон ее черных волос; они блестели, как будто их только что причесала и уложила Насмет. По правде говоря, Малмиранет не выглядела мертвой. Но когда я положил руку ей на лоб, на нем остался след, похожий на синяк, а черный локон оказался у меня в руке.

Я в ужасе отступил и остановился, наткнувшись спиной на кирпичную стену. Оправившись от охватившего меня первобытного ужаса, я вспомнил, кто я теперь такой.

Не просто человек, не просто волшебник. Меня не сдерживали больше никакие земные законы природы. Раньше я уже слышал временами эти странные нашептывания, но в страхе отгонял их от себя. Теперь я не испытывал больше ни страха, ни сомнений. Вазкор победил смерть.

Если мне удалось все остальное, то, значит, и это должно получиться. Мне больше не придется быть одному на обочине дороги. Да, мимо будут проходить толпы людей, но я выберу из них тех, кто всегда будет рядом со мной.

Я снова подошел к саркофагу. Сгущающиеся сумерки окрасили плитки на полу в розовато-сиреневый цвет. Кругом была полутьма, лишь внутри меня горел яркий огонь.